Восточный туркестан. Восточный туркестан история

Обсудить статью в дискуссионном клубе

Восточно-Туркестанские республики

Владимир Дергачев 17.04.2012

Первая Восточно-Туркестанская республика, которую так же именуют Тюркской Исламской республикой Восточный Туркестан или Республикой Уйгурстан, была провозглашена в Кашгаре 12 ноября 1933 года и просуществовала несколько месяцев. В Китае шла Гражданская война. Поводом для уйгурского восстания в Турфане и Хотане послужило упразднение китайской властью автономных Комульского и Турфанского княжеств.

Местный китайский правитель (дубань) Шэн-Шицай с помощью русского полка из бывших белогвардейцев сдерживал выступления отрядов местных мусульман. В результат конфликта с центральной властью, он обратился за помощью к Советскому Союзу, приславшему отряд Красной Армии, «замаскированный» под белогвардейцев с погонами. И несколько тысяч красноармейцев сражались вместе плечом к плечу с белогвардейцами в «Алтайской добровольческой армии». На стороне местного правителя сражались и интернированные в Советском Союзе маньчжурские войска и партизаны, вытесненные японцами из Маньчжурии. В 1934 году Кашгар был взят отрядами хуэйцзу (китайцами, исповедующими ислам) при поддержке гоминдановских и советских войск, окончательно республика прекратила существование к 1937 году, когда был уничтожен последний уйгурский отряд. После возвращения красноармейцев на родину, в Синьцзяне остались кавалеристский полк и военные советники, среди которых - будущий маршал бронетанковый войск Павел Рыбалко. Было подавлено восстание дунган, притеснявших уйгуров - крупнейшую народность Синьцзяна .

К 1935 году положение китайского правителя и урумчинского правительства существенно укрепилось. Восстанавливается сельское хозяйство и местная торговля. Ослабли межнациональные конфликты, однако начало усиливаться уйгурское национальное движение.

В 1937 году уйгуры при поддержки дунган подняли мятеж против правительства в Урумчи, чья армия терпела поражение. И вновь на помощь пришел Советский Союз. Среднеазиатский военный округ направил в Синьцзян под видом военный учений регулярные части (две группы) Красной Армии. К началу 1938 года мятежные повстанцы были разгромлены. Благодарный дубань Шэн-Шицай направился в Москву, откуда вернулся членом ВКП(б) и с подписанным договором о военно-технической помощи.

Синьцзян номинально подчинялся центральному китайскому правительству Чан Кайши, имел собственную валюту, стабильность которой обеспечивалась Госбанком СССР.

Однако во время Второй Мировой войны в трудные для Москвы годы дубань сменил политическую ориентации, встал на сторону гоминдановской власти Китая и занялся антисоветской пропагандой. Но, несмотря на это, в 1943 году он был смещен центральным правительством Китая. Советские представительства в Урумчи, Кульдже, Хотане и Кашгаре подвергались нападению со стороны населения, подстрекаемого местной властью. Часть красноармейских отрядов вернулась на родину, но в Урумчи остался до 1944 года батальон войск НКВД, переодетый в белогвардейскую форму для охраны авиационного завода в городе Хами, где собирались истребители И-16, и советских геологических партий. Советский Союз начал поддерживать национально-освободительное движение народов Восточного Туркестана. В 1944 году Шэн Шицай бежал, прихватив золото и серебро, в Чунцин, откуда после поражения Гоминьдана эвакуировался на Тайвань.

Советский Союз активно действовал в Восточном Туркестане, особенно в Кульдже, Урумчи, Турфане, Кашгаре, Яркенде и Хотане. Были открыты многочисленные советские консульства и торговые представительства, охраняемые военными частями из русского Туркестана. Вместо коммунизма советскими резидентами проповедовался национализм, и возбуждалось недовольство местного мусульманского населения (дунган) против китайских властей. Пекин запрещал китаянкам селиться в Застенном Китае, чтобы ассимилировать соседние народы. А рожденный от китайца становился китайцем.

В Синьцзяне столкнулись советско-британские геополитические интересы за влияние над стратегическими коммуникациями. Главные караванные дороги оказались фактически под советским контролем. Советские «купцы» монополизировали торговлю пушными товарами. Торговые караваны, шедшие из китайского Туркестана без советских конвоев, грабились местными бандами. Пресекались попытки местных купцов восстановить караванные пути на Карачи через британскую Северную Индию. Из-за ослабления влияния центральной китайской власти северо-западные провинции оказались в зоне геополитических интересов Советского Союза, а в северо-восточных провинциях усиливалось присутствие Японии.

В 40-х годах с помощью Советского Союза создается вторая «Восточно-Туркестанская республика» , которая была «самоликвидирована» во исполнение договоренностей на Крымской конференции и с Китаем. После окончания Гражданской войны и провозглашения в 1949 году коммунистического режима в Китае Советский Союз окончательно отказался от планов создания «Восточно-Туркестанской республики».

«Геополитика сверхдержав»

Воспоминания

Пытаясь ограничить и даже приостановить процесс демократизации общественной жизни Восточного Туркестана, нанести удар по прогрессивным силам, Шэн Шицай прибегает к коварному методу фабрикации всякого рода дел о «политических заговорах», якобы готовившихся в различных районах провинции с целью свержения власти дубаня. Уже в 1937 г. по делу о так называемом «первом преступном заговоре» было брошено в тюрьму более тысячи прогрессивно настроенных общественных деятелей, интеллигентов. В последующие годы провокационная деятельность Шэн Шицая подобного рода продолжалась и расширялась. Выступая в сентябре 1938 г. на III «всесиньцзянском съезде представителей народных масс», Шэн Шицай остановился, в частности, на раскрытии «за последнее полугодие в Урумчи и других округах» большого заговора «с целью свержения власти шести великих принципов и диверсии в тылу антияпонской борьбы», организованного, по его словам, «империалистическими псами», «троцкистскими бандитами», «национальными предателями» и т. п. В числе «заговорщиков» Шэн Шицаем были названы Ходжа Нияз, его соратники и ряд других лиц неханьских национальностей.

За «раскрытием» все новых и новых «заговоров» следовали новые массовые аресты не только в Дихуа, но и в других округах и уездах Восточного Туркестана; «почти в каждый район протянулись чудовищные лапы агентов Шэн Шицая, и к 1941 г. тюрьмы повсюду были переполнены». Много арестованных было просто уничтожено.

С начала 40-х годов укрепившееся сотрудничество Шэн Шицая с гоминьдановским правительством в Чунцине приводит к буквальному наводнению его административного аппарата гоминьдановскими должностными лицами. Это немедленно сказывается на положении уйгурского населения, поскольку в провинции снова возрождаются традиционные великоханьские методы управления. Чрезвычайно распространяются в эти годы среди ханьских чиновников самых различных рангов, беззастенчиво грабивших трудовой люд, коррупция и казнокрадство.

В августе 1942 г. в Дихуа прилетала жена Чан Кайши. Она передала дубаню письмо от супруга, в котором тот «прощал» Шэну все его «грехи» и обещал защиту. За этим последовало (в январе 1943 г.) создание в В Восточном Туркестане провинциальных организаций партии гоминьдан. В Восточном Туркестане стали прибывать все новые и новые контингенты гоминьдановских войск. Начался приток ханьских переселенцев из различных провинций Китая. «Гоминьданизация», несомненно, ухудшила положение коренного населения края. Подвергаемое массовому террору со стороны шэншицаевской охранки, оно становилось к тому же объектом откровенно великоханьской политики гоминьдана, который никогда не одобрял национальной политики Шэн Шицая 30-х годов.

Но что самым пагубным образом отразилось на жизни неханьского населения края - это почти полное прекращение правительством Шэн Шицая торговых связей с СССР. Специальным постановлением от 5 ноября 1942 г. монополизировалась внешняя торговля края, причем, согласно новым правилам, товаропроизводители в лице массы земледельцев и скотоводов ничем не ограждались от явного грабежа со стороны высшего чиновничества и немногих богатеев - купцов. В результате расстроилась вся система товарного обращения в крае, резко снизился жизненный уровень трудящихся масс. Одновременно были значительно повышены налоги: по сравнению с 1936--1937 гг. к 1944 г. общая сумма налогообложения на душу населения увеличилась более чем 7 раз. Повсюду в крае наблюдался быстрый рост цен на обиходные товары и продукты. Попытки гоминьдановцев поправить разваливающуюся экономику края ни к чему не привели. В Восточном Туркестане ширилось глубокое недовольство уйгурского населения.

Смещение Шэн Шицая с поста дубаня, последовавшее 2 сентября 1944 г., и назначение на его место одного из ответственных деятелей гоминьдана - У Чжунсиня - совпало с началом нового мощного подъема национально-освободительного движения в Восточном Туркестане. Он был вызван крайне реакционным курсом политики Шэн Шицая в последние годы его «правления». Проводившаяся У Чжунсинём политика усиления национального, политического и экономического гнета лишь способствовала росту этой новой волны революционной борьбы уйгуров и других неханьских народов Восточного Туркестана.

Очагом наиболее бурных революционных событий стал на этот раз Илийский округ. В Или, по данным 1944 г., проживало более 470 тыс. человек.

В Или, как и в других округах Восточного Туркестана, орудовали шэнщицаевские агенты, арестовывались без суда и следствия сотни людей. Тяжелым было экономическое положение трудящегося населения - земледельцев и особенно скотоводов. Местное кочевое население (главным образом казахи) уже с 1939 г. нередко оказывало вооруженное сопротивление китайским властям. Все это способствовало успеху деятельности подпольных революционных организаций, которые готовили крупное антиправительственное восстание». Так, весной 1043 г. в Алтайском округе была создана подпольная «Антишэнщицаевская организация народа». В Кульдже действовала подпольная молодежная организация «Общество учащихся», а также более массовая организация - «Ассоциация свободы». Имелись и другие нелегальные организации подобного рода. «Общей целью этих организаций была борьба против гоминьдановской реакции, завоевание демократии, свободы и равноправия для всех национальностей. Для осуществления вышеуказанных целей эти организации вели большую пропагандистскую работу и готовили вооруженное восстание».

Китайские власти были весьма встревожены положением на севере края. Летом 1944 г. начальник полиции Ли Инци лично прилетал в административный центр округа Или, г. Кульджу, где по его приказу было арестовано большое число людей. Но это только ускорило начало восстания.

2 сентября 1944 г. восставшие скотоводы из Хоргоса вошли в западную часть уезда Нилка. Повстанцы (первоначально более тысячи человек) выступали против объявленного властями так называемого «движения по поставке лошадей» и против непосильных налогов, которые совершенно разоряли скотоводческое население. 8 октября вооруженные повстанческие отряды вошли в уездный центр Нилка. Встретив сопротивление полицейских сил, они вступили с ними в перестрелку, полицейские были перебиты. Погиб и начальник уезда Нилка. Восстание быстро распространилось на всю территорию округа Или, и 7 ноября выстрелы раздались в окружном центре, «возвестив о начале восстания в Кульдже, имеющего огромное историческое значение.». Благодаря проявленному героизму неханьских вооруженных отрядов к 14 ноября почти все административные учреждения Кульджи были в руках повстанцев. Город становится центром восстания, перекинувшегося также на Тарбагатайский и Алтайский округа.

В отличие от восстаний прошлых лет восстание в Или было довольно хорошо подготовлено, его участники действовали по разработанному плану, хотя и началось оно стихийно. Среди уйгурского и среди других представителей неханьского населения проводилась разъяснительная и пропагандистская работа. Все это обеспечило успех восстанию, несмотря на то что правительство в Дихуа бросило в Или весьма внушительные силы, в том числе авиацию и танки. К февралю 1945 г. почти вся территория Илийского округа была занята повстанцами.

Несколько ранее, 10 ноября 1944 г. в Кульдже был образован Народный комитет Восточно-Туркестанской Республики (ВТР) и учреждены министерства.

Первоначально состав Народного комитета, или Временного правительства ВТР, был неоднороден: наряду с прогрессивными деятелями из интеллигенции в него вошли также помещики, буржуазные элементы, духовенство. По-видимому, именно это обстоятельство сказалось на особенностях тогдашней политической декларации правительства, явившейся первым политическим программным документом ВТР. Данный документ наряду с националистическими формулировками и пунктами, отражавшими интересы и идеологию эксплуататоров, включал и ряд прогрессивных положений. Так, в первом пункте декларации формулировалась задача «навсегда уничтожить господство ханьцев на территории Восточного Туркестана». Во втором пункте указывалось на необходимость «создания подлинно свободной, независимой республики на основе равноправия народов Восточного Туркестана». В третьем пункте говорилось о задаче развития экономики, в том числе частной промышленности и частной торговли. В четвертом пункте указывалось на то, что особой поддержкой должен пользоваться ислам (говорилось также и о свободе вероисповедания). Предусматривалось развитие культуры, просвещения и здравоохранения, установление дружественных отношений «со всеми демократическими правительствами мира», особенно с правительством Советского Союза. Важным моментом было наличие в программе пункта, в котором указывалось на необходимость создания сильной армии, которую предлагалось формировать из представителей «всех национальностей, на-селяющих Восточный Туркестан».

В дальнейшем Временное правительство ВТР подверглось реорганизации. Состоявшийся в январе 1945 г. в Кульдже съезд представителей восставших принял организационный статус, правительства, политическую программу и декларацию. Состоялось и официальное провозглашение Восточно-Туркестанской Республики. Председателем Временного правительства был избран Алихан Торэ. В число членов правительства (в составе 17 человек) вошел Ахметжан Касими, один из наиболее прогрессивных уйгурских деятелей, возглавлявший центральный штаб восстания, созданный еще в ноябре 1944 г. Принятая съездом политическая программа включала следующие девять пунктов: «1) полностью искоренить всякую тиранию ханьцев; 2) установить демократический государственный строй; 3) армия при-надлежит народу; 4) все национальности равноправны; 5) уважать религию; 6) должностные лица всех рангов должны избираться народом; 7) проводить на деле политику дружбы с СССР; 8) развивать образование; 9) утвердить уйгурскую письменность в качестве государственной письменности».

Нетрудно видеть, что данная политическая программа Правительства ВТР носила прогрессивный характер и в ней подчеркивались демократические принципы государственного устройства. Призыв руководителей трех революционных ок¬ругов ликвидировать в Восточном Туркестане «всякую тиранию ханьцев» весьма напоминает известный призыв Сунь Ятсена о необходимости покончить в Китае с господством маньчжуров, узурпировавших власть над всеми остальными национальностями страны.

Территория ВТР, торжественно провозглашенная 12 ноября 1944 года охватывала 3 из 10 округов Восточного Туркестана – Илийский, Тарбагатайский, Алтайский. В апреле 1945 года была сформирована Национальная армия Восточно-Туркестанской Республики.

В течение весны и лета 1945 г. гоминьдановские войска потерпели поражение в Тарбагатайском и Алтайском округах. Развивая успех, повстанцы направили свои вооруженные силы в южные районы Восточного Туркестана. Выход вооруженных сил ВТР осенью 1945 г. к р. Манас поставил под угрозу существование правительства в Дихуа. В этой обстановке Гоминьдан в лице Чан Кайши был вынужден предложить руководству восставших округов мирные переговоры.

Соглашаясь на переговоры с гоминьдановцами, руководители национально-освободительного движения революционных округов вполне учитывали политический курс КПК, которая в августе 1945 г. приступила в Чунцине к мирным переговорам с Гоминьданом. Главой делегации ВТР на переговорах, начавшихся в октябре 1945 г. в Дихуа, был Ахметжан Касими. Гоминьдановскую сторону представлял Чжан Чжичжун. Еще до начала переговоров были прекращены военные действия между армией ВТР и гоминьдановскими войсками.

На переговорах, продолжавшихся до конца 1945 г., представители ВТР упорно отстаивали демократические завоевания народа трех округов, отклоняя гоминьдановские требования о разоружении, роспуске новых учреждений на территории трех округов как условия дальнейшего обсуждения вопросов демократизации. В конце концов, Гоминьдану пришлось пойти на уступки.

Переговоры делегации ВТР с гоминьдановскими представителями в Дихуа завершились подписанием 2 января 1946 г. мирного соглашения, что само по себе явилось значительной победой революционных сил края. Соглашением предусматривалась реорганизация провинциального правительства. В него должны были быть введены представители уйгуров и других неханьских национальностей провинции - всего 15 человек. Последние должны были выдвигаться местным населением с последующим утверждением со стороны Центрального правительства в Нанкине. Остальные десять мест в правительстве оставлялись за лицами, которых непосредственно назначало правительство Нанкина. Соглашением определялась выборность местных органов власти, реорганизация органов юстиции на основе привлечения к участию в их работе представителей неханьского населения. Специальными пунктами соглашения провозглашались свобода развития национальной культуры, национальных языков, свобода слова, собраний, печати, вероисповедания. Подлежала роспуску тайная полиция Гоминьдана в крае, исключались репрессии в отношении прогрессивных национальных деятелей и активистов национального движения трех округов.

Вооруженные силы революционных округов сохранялись, однако их численность сокращалась на одну треть. Летом 1946-года вступило в силу «Соглашение 11 пунктов». В соответствии с этим соглашением в крае было сформировано новое, коалиционное правительство, в котором Чжан Чжи-чжун занял пост председателя. Его заместителем стал Ахметжан Касими. В состав правительства были введены и другие представители трех округов. Полномочия нового правительства вошли в силу с момента утверждения Чан Кайши результатов переговоров (1 июля 1946 г.). Одновременно было объявлено о самороспуске Временного правительства ВТР. Тем самым снимался вопрос и о ВТР как самостоятельном государстве.

Опубликованная политическая программа нового правительства предусматривала соблюдение демократических прав и свобод, в том числе равноправия всех национальностей, а также проведение ряда прогрессивных мероприятий: оказание помощи земледельцам и скотоводам края, наложение ограничений на крупное землевладение, содействие развитию промышленности, коммуникаций, здравоохранения.

Однако, как показал дальнейший ход событий, Гоминьдан, с самого начала переговоров смотрел на все эти декларации лишь как на политическую уловку, с помощью которой он пытался выиграть время для наступления на прогрессивные силы в провинции. В результате активного саботажа гоминьдановцев эта программа так и не проводилась в жизнь. В органах управления (за пределами трех северных округов) продолжала процветать коррупция. Гоминьдановская тайная полиция не только не была распущена, но, напротив, активизировала свою деятельность. Начались кровавые репрессии против неханьского населения. Расквартированные в провинции гоминьдановские войска продолжали вмешиваться в административные дела уездов и округов. Фактически Гоминьдан срывал выполнение всех прогрессивных мероприятий, предусматривавшихся программой деятельности правительства. Данное коалиционное правительство, сформированное 1 июля 1946 года не просуществовав и года, оно распалось. Весной 1947 г. на контролируемой Гоминьданом территории края начинается новая волна преследований и репрессий в отношении прогрессивных элементов из неханьских национальностей, в особенности против тех, кто настаивал на соблюдении мирного соглашения, подписанного в январе 1946 г.

В сложившейся драматической ситуации Ахметжану Касими и его соратникам не осталось ничего, кроме как в знак протеста выйти из коалиционного правительства в Дихуа и возвратиться в г. Кульджу.

Большое общественно-политическое значение в жизни трех округов имело учреждение летом 1948 г. в Кульдже Синьцзянского союза защиты мира и демократии. Председателем этой организации был избран инициатор ее создания - Ахметжан Касими. Союз в качестве массовой организаций типа единого фронта охватывал различные политические и культурные организации всех национальностей, в том числе «Организацию свободы», созданную в Кульдже в 1944 г., «Демократическую революционную партию» и «Революционный союз молодежи», основанные в Или в 1945 г. Союз развернул большую работу среди населения трех округов по разъяснению «задач национально-освободительного движения народов Синьцзяна и преодолению национализма среди некоторой части участников движения». Благодаря усилиям этой организации в национально-освободительном движении «возобладали демократические и прогрессивные тенденции.

Несмотря на всякого рода трудности, революционные власти трех округов пытались улучшить экономическое положение трудящихся. Налоги взимавшиеся с населения трех округов, снизились в 1948 г. на 50% по сравнению с 1944 г. Цены на предметы первой необходимости в Кульдже были гораздо ниже, чем в Дихуа. Посевные площади в 1948 г. увеличились в трех округах по сравнению с 1944 г. в 1,5 раза. Определенные улучшения наблюдались в области культуры, просвещения и здравоохранения.

(северная часть). На территории Восточного Туркестана в XX веке дважды возникали государственные образования:

• Восточно-Туркестанская Революционная республика (1944 - 1949) .

История вопроса

В VI веке возник Тюркский каганат , который в 603 году распался на западную и восточную части (Восточно-тюркский каганат). Это событие и породило историческое имя региона - Восточный Туркестан.

В середине VII века территория Синьцзяна вновь вошла в состав китайской империи Тан , и оставалась под её контролем вплоть до середины VIII века, когда мятеж Ань Лушаня привёл к необходимости отзыва войск из отдалённых гарнизонов в центральный Китай.

В 745 году образовался Уйгурский каганат , центр которого находился на территории современной Монголии . К середине IX века он начал слабеть. В 840 году каганат подвергся нападению енисейских киргизов и был разгромлен. Уйгуры бежали на юг, юго-запад и запад. Именно после этого уйгуры и стали основным населением региона.

Вошедший в состав Монгольской империи Уйгурия (Уйгурское государство Идикутов - добровольно, а Уйгурское государство Караханидов - путём военной интервенции), в XIII веке, после разделения империи между наследниками Чингиз-хана, практически полностью попала в улус его второго сына - Чагатая . С 1326 года официальной религией Чагатайского улуса стал ислам.

Исламская религиозная борьба между сторонниками «белогорцев» и «черногорцев» (два течения ислама в Восточном Туркестане) создали благоприятные условия для захвата внешними врагами этого края джунгарским ханом Галданом , а затем маньжурской империей (Цинская династия), которая окончательно покорила Восточный Туркестан в г. Под натиском маньчжурско-китайских войск уйгуры лишились своей государственности. Захваченные земли стали называться Синьцзяном (по-китайски «Новая граница»).

Весь XIX век для Восточного Туркестана характеризуется многочисленными национально-освободительными восстаниями уйгуров за независимость (1825-1828, 1857, Йеттишар 1862-1872 гг.), продолжавшимися и в XX веке (1931-1937, с 1943-1949 гг. до нашего времени).

См. также

Напишите отзыв о статье "Восточный Туркестан"

Ссылки

• Грум-Гржимайло Г. Е. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Национально-освободительное движение уйгурского народа
История	Государства	Организации	Личности	Символика

Это заготовка статьи по истории Китая . Вы можете помочь проекту, дополнив её.

Азия Америка Африка Европа Океания

Разное

Отрывок, характеризующий Восточный Туркестан

– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».

Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.

Политический термин, до некоторой степени соответствующий географическому, Таримский бассейн. Он установился сравнительно очень недавно, взамен прежних: более распространенного Малой Бухарии и менее известных Алтышара (шестиградие) и Джеттышара… …

X.5. Синьцзян (Восточный Туркестан) - ⇑ X. ВОСТОЧНАЯ АЗИЯ X.5.1. Тохарские государства … Правители Мира

Туркестан - I название в XIX начале XX вв. территории в Средней и Центральной Азии, населённой тюркскими народностями. Восточный Туркестан включал провинции Западного Китая, Западный Туркестан среднеазиатская территория России, северная часть Афганистана … Энциклопедический словарь

Туркестан (регион) - У этого термина существуют и другие значения, см. Туркестан. Карта Туркестана Туркестан (перс. ترکستان‎ Torkestān … Википедия

Карта Туркестана Туркестан (узб. Turkiston, перс. ترکستان «Страна тюрков») название историческо географического региона Центральной Азии в XIX веке и начале XX века. В состав этого региона входили территории следующих современных государств … Википедия

Туркестан - Туркестан: Туркестан (перс. ترکستان‎ «страна тюрков», узб. Туркистон, каз. Түркістан) исторический регион Центральной Азии, населенный народами тюркского происхождения. Ранее было распространено также персидское название региона Туран … Википедия

Туркестан Восточный - см. Восточный Туркестан … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Туркестан (историко-географич. область) - Туркестан, историко географическая область, включавшая в 19 ‒ начале 20 вв. территорию современной Средней Азии и Казахстана, а также часть Центральной Азии, населённую тюркскими народностями. Условно Т. делился на Западный, или Русский (южная… … Большая советская энциклопедия

Восточный фронт Русской армии - У этого термина существуют и другие значения, см. Восточный фронт. Восточный фронт Русской армии Годы существования 24 сентября 1918 20 февраля 1920 Страна … Википедия

Туркестан история древняя - Термин Т. (собств. Туркистан, ср. Афганистан, Белуджистан, Кафиристан и т. п.), т. е. страна турок, употреблялся арийским населением Средней Азии для обозначения степей, населенных кочевниками турецкого происхождения, и в литературе впервые… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Книги

• Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Этнос, языки, религии , . В монографии даются всесторонний источниковедческий анализ и историческая интерпретация письменных памятников, оставленных разноязычными обитателями Восточного Туркестана. Даны… Купить за 1600 руб
• В сердце Азии. Памир - Тибет - Восточный Туркестан , Гедин Свен Андерс. Новинка в суперпопулярной давно зарекомендовавшей себя серия! Великолепное подарочное издание для собирателей домашней библиотеки, для интересующихся русской историей, великими личностями и…

Такое название этой части суши можно найти в энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Сейчас это место называется СУАР — Синьцзян-Уйгурский автономный район. “Синьцзян” в переводе с китайского языка — “утренняя звезда”. Другой перевод — “крайний предел”, знак принадлежности к Китаю. “Уйгурский” означает, что коренные жители здесь — мусульмане-уйгуры. СУАР, а также Внутренняя Монголия и Тибет, являются автономными по совокупности причин, главная из которых — очевидная непохожесть на остальной Китай.

Можно назвать многое, из-за чего люди едут сюда. Здесь роскошная география — с трех сторон Восточный Туркестан обставлен великолепными горами: Тянь-Шанем, Памиром, Куньлунем. Между этими горами находится Такла-Макан — одна из самых больших в мире песчаных пустынь. История этих мест не менее увлекательна. Чэши, Гаочан, Западные провинции в Сунском Китае, Уйгурский каганат — это лишь несколько названий царств и государственных устройств на этой земле — земле, где Великий шелковый путь был, вероятно, самым мощным. Три его ветви шли здесь совсем недалеко друг от друга.

“Ветви Шелкового пути” — сформировавшиеся в разное время в связи с разными историческими условиями направления движения товаров. Получается, что только в Восточном Туркестане эти “ветви” были на относительно небольшом расстоянии друг от друга и с таким активным движением товара в них. И в сторону Китая, и в обратную сторону “ветви” расходились на большое расстояние и продолжали делиться, становились более мелкими. Встречаются разные версии того, как проходил Шелковый путь, но из-за пустыни, гор и близости к Китаю Туркестан оказывался едва ли не самым значимым участком.

Два верблюда

Упоминание о Шелковом пути всегда вызывало у меня скуку. Образ груженого верблюда не зачаровывал. Мужество даже очень большой компании торговцев не поражало. Из шелковых предметов дома имелся только зонтик. Им никто никогда не пользовался.

Мне всегда казалось, что Великий шелковый путь — едва ли не самая большая химера, будоражащая сознание путешественников и туристов. Ведь никаких современных материальных признаков существования Шелкового пути нет. Конечно, остались города, через которые он проходил. Но, следуя этой логике, не менее захватывающим должен быть маршрут движения армии Александра Македонского или налета Нестора Махно из Гуляй-Поля на какой-нибудь Екатеринослав.

Поездка в Восточный Туркестан в конечном итоге состоялась потому, что несколько лет назад, после первого путешествия в Китай, мы рассматривали с Мариной большую карту этой страны и обнаружили место с шикарным названием — пески Кумкатты. Пески Кумкатты находятся на южной оконечности пустыни Такла-Макан. Там, где старинный город-оазис Ния. Легко оказалось мечтать о месте с таким названием.

А еще пакистанское консульство в Москве отказало нам в визе. Той самой, которая делала СУАР транзитной территорией в нашем путешествии. Вот так у нас появились практически две недели для того, чтобы добраться до когда-то облюбованных песков. По Восточному Туркестану.

История

Другие названия этих мест — Шестиградие, Семиградие, Малая Бухария, Уйгурия, южную часть называли Кашгарией, а северную — Джунгарией.

Про эти места европейским историкам известно давно. По крайней мере еще Птолемей писал о Кассийских горах. Есть мнение, что первоначальное население Восточного Туркестана составляли арийские племена — саки, тохары, хаса — то есть настоящие арийцы, а отнюдь не немецкие фашисты. От соседей — уссуней и хунну, который были кочевниками — местные отличались оседлостью — пахали, сеяли, разводили скот. Интересно, что жившие на северо-западе уссуни были светловолосые и с голубыми глазами. А хунну — это, собственно, гунны, которые впоследствии стали нарицательным обозначением агрессивных неуклюжих нахалов.

В 39 году до Рождества Христова китайцы заняли Восточный Туркестан, присоединили и назвали Западным краем. Однако довольно скоро китайцев выгнали, и так повторялось не один раз.

На территории Восточного Туркестана поочередно возникают царства Чэши и Гаочан. Гаочанское царство — время, когда в Восточном Туркестане распространяется буддизм. Не исключено, что именно отсюда возникло одно из основных географических направлений распространения буддизма во всем Китае. С буддизмом здесь сосуществовали манихейство и несторианство — христианские религиозные концепции. Про Гаочан надо сказать, что впоследствии будут и другие царства с таким же названием. А про манихейство — что вначале эта христианская ветвь была развита в Персии, но оттуда манихейцев погнали.

Конец 7-го века. Китайцы вновь захватывают Восточный Туркестан, который на этот раз у них отвоевывают тибетцы. Китайцы довольно быстро возвращают территории, но история повторяется через еще сто лет.

К 9-му веку на смену тибетцам, воинственность которых к этому времени подугасла, приходят кочевники хой-хэ — предположительно, это и был тот народ, который впоследствии стали называть уйгурами (по другой теории уйгуры — наследники хунну). Они смешиваются с местными, становятся оседлыми и создают очередное Гаочанское царство.

До 12-го века Восточный Туркестан продолжает без конца переходить из рук в руки, пока в игру не вступает Чингисхан, которому одни местные идут сдаваться сами, другие же сопротивляются, но недолго. После смерти Чингисхана вместе с Или, Мавераннахром и Южной Джунгарией Восточный Туркестан достается Джагатаю и его наследникам. Монголы владеют этим местом с некоторыми перерывами до начала 17-го века. В этот период распространяется мусульманство, которое постепенно становится довлеющим.

Азан в Кашгаре 48 секунд, 187 КБ

В 17-м веке владения потомков Чингисхана в этом районе захватываются джунгарами — калмыками. Они разоряют Восточный Туркестан вплоть до середины 18-го века, пока их не вытесняют китайцы.

Период с начала 17-го века по начало 19-го — самый тяжелый для Уйгурии. Китайцы, пришедшие на смену джунгарам, разоряли страну не меньше. Практически на протяжении всего 19-го века Восточный Туркестан бунтует против Китая — всего насчитывается шесть попыток, некоторые весьма успешные. Сами уйгуры утверждают, что восстания были чуть ли не каждый год, но не в количестве же дело.

“С тех пор города Таримского бассейна (это большая часть Восточного Туркестана. — М.О. ) успокоились, если только спокойствием можно назвать сосредоточенное выжидание прихода войск Ак-паши (Белого царя, т.е. русского государя) и, как следствие, несомненной гибели китайского могущества на всем Западе обширной Китайской монархии” — так заканчивается часть статьи в энциклопедическом словаре Брокгауза Ф.А. и Ефрона И.А., посвященная истории Восточного Туркестана и кратко пересказанная выше.

Первое издание энциклопедии выходило с 1890 по 1907 годы, незаконченное второе — с 1911 по 1916 годы. В биографиях русских исследователей этого района и в географических описаниях никаких упоминаний о противостоянии с британцами не найти. Не упоминается так называемая “Большая Игра”, которую с начала 19-го века вели в Центральной Азии Российская и Британская империи. Почему? Возможно, это диктовалось цензурой либо тем фактом, что к моменту выхода энциклопедии противостояние еще не закончилось. Есть только намек: “…сосредоточенное выжидание войск Ак-паши”.

“Большая Игра” — название, которое сделал широко известным певец британского империализма и автор “Маугли” и “Кима”, отличный писатель Редьярд Киплинг. Причина этой длительной и упорной борьбы между Великобританией и Россией хорошо сформулирована в прологе книги другого писателя, П.Хопкирка: “…четыре столетия подряд Российская империя неуклонно расширялась со скоростью примерно 55 квадратных миль в день или около 20000 квадратных миль в год. В начале 19 века Российскую и Британскую империи разделяло в Азии более 2000 миль. К концу столетия это расстояние сократилось до нескольких сотен миль, а в отдельных районах Памира оно не превышало двух десятков. Поэтому ничего удивительного, что многие боялись, что казаки всего лишь сдерживают лошадей…”

Страх британцев, связанный с возможным вступлением русских войск в Индию, вызвал многочисленные географические, разведывательные и этнографические исследования Центральной Азии и, конкретно, Восточного Туркестана. Британские и русские офицеры и ученые были фигурами Большой Игры. По этим местам путешествовали Грумм-Гржимайло и Роборовский, Обручев и Рерих, Громбчевский и Пржевальский. Про последнего интересно узнать, что он был генералом.

Здесь побывало много русских.

В результате подавления одного из восстаний казахов в конце 19-го века, русские войска вошли в Восточный Туркестан и добрались до реки Или и города Кульджи (Инин), где пробыли несколько лет. В Кульдже, Яркенде и Кашгаре после их ухода остались российские консульства.

После 1917 года количество русских в Восточном Туркестане превысило 100 тысяч человек — сюда бежали белые, в основном казаки атамана Дутова.

С помощью Советского Союза — конкретно, наших военных советников — было организовано первое в современной истории полноценное уйгурское государство — Восточно-Туркестанская республика. Которая просуществовала с 1944 года по 1949, после чего была уничтожена.

С тех пор Восточный Туркестан — СУАР — часть Китая, без всяких, вроде, оговорок. Однако последнее локальное выступление уйгуров было в 1997 году.

Маршрут

Я и Марина проехали таким маршрутом: Урумчи, Турфан, Кашгар, Янгигисар, Яркенд, Каргалык, Хотан, Миньфын, место без названия посередине трассы через Такла-Макан, Кучу и Урумчи.

Первый раз мы были в Китае в 2005 году: Суйфыньхэ, Харбин, Далянь, Шанхай, Сучжоу, Сунцзян, Пекин. Здесь будет несколько раз упомянуто это первое китайское путешествие, чтобы сравнить две поездки хотя бы в технических деталях.

Виза

Еще когда мы впервые собирались в Китай в 2005 году, рассматривались два варианта получения визы. Первый — незамысловатый, купить через турфирму. Второй — творческий, подразумевал самостоятельные усилия. Усилия требовались такие: написать заявку на участие в китайской выставке, например, электроники от какой-либо фирмы, указав собственные данные, и ждать приглашения. С приглашением отправляться в консульство, заполнять анкету, платить консульский сбор и получать визу.

Был, правда, еще третий вариант — получать визу на границе, но от него отказались сразу. Такую визу в Приморье получить можно, но только в составе группы, что подразумевает и возврат со всеми вместе.

Марина тогда оформила заявку, и мы получили приглашение, но предпочли и в тот раз, и в этот купить визы в турфирме. Почему? Цена такой визы в сравнении с консульским сбором не показалась чрезмерной — 80 долларов через турфирму, 50 долларов самостоятельно. Второе, что остановило, — опасение получить отказ, что могло привести к безуспешности последующих попыток.

Кстати, приглашения на выставки нам присылают до сих пор.

Валюта

Юань потихоньку дорожает. Во время первой поездки курс его к доллару был 8,25, в этот раз 7,44. Поменять можно в любом банке, курс везде будет одинаковый. Один раз меняли в гостинице в Кашгаре по курсу 7,30. А первые 20 долларов нам поменял в аэропорту совершенно случайный дружелюбный армянин по 7,50 юаней за доллар. Доллары тоже берут. В частности, мы заплатили ими за ковер и аренду машины.

Язык

Мы не выучили китайский язык с прошлого раза. Знание уйгурского — примерно на уровне знания китайского. Кроме слов “яхши” — “хорошо”, “бар” — “есть” и “йок”, что, как известно, обозначает “нет”, я мог еще немного считать, да и то мне пришлось подучиться на месте. Итак: бир, экэ, уч, турт, беш, олтта, этта, саккыз, токкыз, ун. Так же, как и на других тюркских языках. Что, соответственно, обозначает “один”, “два”, “три” и так далее до десяти. “Рахмет” — “спасибо”, в конце слова не чиcтое “е”, а дифтонг, нечто среднее между “е” и “а”. “Салам алейкум” остается стандартным приветствием, как и в любой другой мусульманской стране.

В Синьцзяне те немногие слова, которые мы пытались произносить на китайском, китайцы понимали — и это было удивительно. В Пекине или Даляне даже наши самые простые “здравствуйте” или “спасибо” никто не воспринимал. Мое предположение: все дело в смешанном составе населения. То есть китайский сознательно огрубляется в пользу того, чтобы его лучше понимали. Одновременно прилагается больше усилий для того, чтобы понять собеседника. В первом путешествии я пришел к выводу об установке на непонимание у китайцев. Восточный Туркестан в этом смысле оказался гораздо гостеприимнее.

Время

Во всем Китае директивно принято одно время. Поэтому в 10 часов вечера в Пекине солнце может уже сесть, тогда как в Кашгаре будет еще светить. И официально в Кашгаре и Пекине будет именно 10 вечера. В Синьцзяне, который гораздо западнее Пекина, в ходу одновременно и местное время — на два часа раньше пекинского. Поэтому при каких-то договорах о совместных с аборигенами действиях надо уточнять, какое время будет использоваться. Мы уточняли это каждый раз сами, или нам напоминали. Мне вообще показалось, что это такой местный жест приличия, определить время.

Прибытие

Самый дешевый вариант, который мы обнаружили, — рейс из Москвы авиакомпании “Сибирь”, которая теперь называется “S7” . Полет транзитный, с пересадкой в Новосибирске. Есть несколько рейсов в день до Новосибирска. В тот же или на следующий день можно улететь в Урумчи. В Новосибирске мы до этого были только в аэропорту Толмачево, поэтому решили на сутки остановиться в городе. Стоимость двух билетов Москва-Новосибирск-Урумчи и обратно — 1360 долларов.

На обратном пути мы едва не остались в столице Сибири еще на ночь — задержался вылет из Урумчи, и в московский самолет мы вбежали за три минуты до взлета. Кстати, это был единственный из четырех наших рейсов, который не задержали. Опоздание вылета остальных трех — от часа до двух с половиной.

В аэропорту Урумчи необходимо заполнить листок прибытия. Скорость проверки паспортов оказалась превосходящей всякое воображение. Пограничник улыбнулся, поздоровался на русском и поставил штамп въезда примерно через двадцать секунд после начала процедуры. Надо иметь в виду, что если лететь из Новосибирска, то самолет, скорее всего, будет занят организованными туристами, у которых групповая виза. Туристов следует огибать и громко говорить, что у вас виза индивидуальная. В нашем случае пограничники отреагировали. Ждать не пришлось.

Из аэропорта в центр города можно, понятное дело, добраться на такси. Долларов за семь. Бюджетным является использование автобуса. Мы им и воспользовались. Отходит из аэропорта от места, рядом с которым большой щит с надписью “CAAC” — эта контора занимается иностранцами, там можно получить бесплатную карту города. Стоит поездка $1,35 с человека. Лучший вариант — автобус номер 51, хотя до его конечной остановки от аэропорта нужно идти минут двадцать. Но, во-первых, если вещей много, то можно взять такси за 40 центов и доехать до остановки, а во-вторых, автобус привозит в тот же самый центр, но уже за 13 центов с человека — это обычная цена поездки в любом китайском городском автобусе.

Урумчи

Мне встретилось два перевода слова “урумчи”. Один якобы с монгольского — “прекрасное пастбище”. Второй, вероятно, с уйгурского, от “урум” — “отрезок пересыхающей реки с проточной водой, уходящей в галечник или пески”. Понятно, что ни тот, ни другой перевод к тому, как выглядит город, отношения не имеет.

Урумчи

В Урумчи — чисто. То есть, натурально, на улицах нет мусора. Есть дворники, на метлах у которых прутья длиннее и более редкие, чем у наших. Есть часто встречающиеся урны для разного вида мусора. Есть палые осенние листья, но их тоже сметают.

Мне нравятся хутуны. Когда в первую поездку мы жили в хостеле “Лео” в хутуне недалеко от площади Тяньаньмынь, а вечером в темноте выходили на Дачжалань, у меня было ощущение, что мы попали в сказку. Что-то про разбойников, летающий сундук и механического соловья китайского императора. В узких и кривых переулках мелькали чьи-то неясные тени, вспыхивало пламя на жаровнях, оглушительно пахло бадьяном и имбирем. В хутунах мы жили в Пекине и Шанхае, гуляли по ним в других китайских городах.

Мы не нашли хутунов в Урумчи. Это не значит, что здесь нельзя встретить глинобитные дома — их можно увидеть целыми рядами. Однако не районами. И одновременно, на каждом шагу можно наткнуться на небоскреб. И не так, как в Шанхае, где небоскребы живут в заповеднике Пудуна, который можно специально посетить. Урумчи — это город небоскребов повсеместных. Они ярко окрашены и разные по форме. Когда проходишь мимо тридцатиэтажного здания ярко-зеленого цвета, почему-то поднимается настроение.

В Урумчи нет достопримечательностей. Если только не относить к последним два парка: Жэньминь — то есть Народный, и парк Хуншань, где находится Красный холм — пожалуй, самое известное туристическое место в городе.

На Красном холме есть несколько пагод, проложены тропинки, в том числе и прямо над обрывом, огороженные только цепью. С холма отличный вид на город, на разные его части.

Рано утром в парке занимаются тайцзицюань — тай-чи, — да и просто какими-то физическими упражнениями. В беседке на озере пожилой мужчина играл на флейте. Когда мы выходили из парка, к нему присоединился второй музыкант. Звук двух флейт сплетался над водой. А еще были мужчина с женщиной, которые по очереди кричали во все горло. Вероятно, в каких-нибудь лечебных целях.

Когда мы ехали в Китай первый раз, все гостиницы Марина заказала предварительно. Через интернет. Правда, в Пекине мы были сбиты с толку зазывалой — девицей, которая увлекла нас прямо с перрона, — и в заказанный хостел не поехали. Как и следовало ожидать, место, куда нас привезли, оказалось совсем неважным, и на следующее утро мы самостоятельно нашли несколько других.

Перед этой поездкой я выписал десяток адресов хостелов в Урумчи. Заранее ничего не резервировалось. Вообще, эта поездка началась под знаком некоторой расслабленности. “Как к тетке на дачу”.

Шаттл из аэропорта мы попросили остановить недалеко от парков Хуншань и Жэньминь. Они находятся через дорогу друг от друга, а недалеко от них, пожалуй, самый разрекламированный в сети урумчинский хостел “Синьцзян майтянь”. Находится на улице Юхао-лу. То есть собственно на улице Юхао. Одна и та же улица в зависимости от того, что написано после ее основного названия, может в китайской традиции называться Северной и Южной или Западной и Восточной. В практическом плане это одна и та же улица, а не две разные.

Зная ориентиры, хостел найти несложно. Таковыми являются: большой перекресток с подземным переходом, у которого несколько входов, здание почты с большой вывеской “Post” и здоровенный торговый центр с несколько странным, на мой взгляд, названием “Парксон”. Немного сбивает с толку, что на вывеске гостиницы написано “Корнфилдз хостел”, но внутри — тот самый “Синьцзян майтянь”. Доехать до места можно уже упомянутым автобусом номер 51.

Почему я так подробно описываю именно этот хостел? Просто потому, что это было первое подобное заведение, в котором мы жили в Китае.

Хостел — это, как правило, просто бюджетная гостиница. Обычный двухместный номер по цене от 10 до 20 долларов за ночь — это довольно большая комната с мрачноватой мебелью: две кровати, столик, пара стульев и обязательный прикроватный блок управления электричеством. Телевизор, термос, кондиционер. Пара стаканов. Одноразовые тапочки, зубные щетки, паста, мыло и расчески во многих случаях прилагаются. Может быть гораздо грязнее или наоборот, сверкать и быть новым, но все номера выглядят типовыми, как советские пятиэтажки.

В “Синьцзян майтяне” же мы оказались в обстановке пионерского лагеря. Расписанные бодрыми замечаниями на разных языках стены. Какие-то вымпелы, фотографии, смешные рисунки — торжество доброжелательности. Стены в комнатах окрашены в бойкие цвета от красного до зеленого, кровати из соснового горбыля, жесткие, покрыты ярко-желтыми матрасиками и такими же одеялами — все это почему-то наводит на воспоминания о возрасте, когда секс казался самым важным занятием. Тапочек и мыла нет, но в целом приятно, удобно и чисто. По крайней мере один человек бегло говорит по-английски. Из окон прекрасный вид на Красный холм и школу. Множество крошечных китайских детей, некоторые в красных галстуках. Двухместный номер — 13 долларов. Место в общем — $4,70.

Примерно в двадцати минутах ходьбы от хостела находится ночной рынок, куда можно отправиться поесть. Называется “Уи еши”. Можно громко выкрикивать это звукосочетание, пугая местных, а можно просто идти по улице, на которой почта, (Янцзыцзян-лу; переходит в Чанцзян-лу; на ней в гостиничном комплексе “Рамада” находится представительство “S7” , подтверждение билетов обязательно) и, достигнув перекрестка со скульптурами, повернуть налево до параллельной улицы, по которой и возвращаться. На этой параллельной улице продают фрукты, жарят мясо. Там же в пустой карман куртки Марины забрался местный уголовный мальчик. И он, и мы остались недовольны.

В центре есть сугубо уйгурские в смысле еды места. Первое, со скоплением уличных кафе, мы нашли случайно, и где оно точно находится, объяснить будет сложно. Но к счастью, таких мест в городе полно. Одно из них — уйгурский рынок Эрдаоцяо, к которому идет автобус номер 7. Если в автобусе будет с вами уйгур, а он там будет, то на название рынка отреагирует и подскажет, где выйти.

Уйгурская еда — вкусная еда. То, что у нас считается едой для особого случая, здесь повседневность. Одна из теорий гласит, что в нашу Среднюю Азию все эти блюда перешли от уйгуров. Плов, шашлык (шиш-кебаб), лагман, самса (самбуса), манты, свежие лепешки (нан, нон) на каждом шагу. Очень много, очень вкусно, очень дешево. Отдельный плюс — не надо ломать язык, чтобы объяснить, чего именно хотите. Еда называется именно так, как вы привыкли. Одно исключение: наш “плов” превращается в “полоу”. Разница как с Вильямом и Уильямом. А чай будет “чай”. Его, кстати, подают автоматически и бесплатно.

Если ехать на автобусе номер 7 до конечной, то через дорогу от нее будет Южный автовокзал, откуда уходят автобусы, в частности, на Турфан. И куда приходят автобусы из Кучи. Мы побывали там дважды: уезжая из Урумчи и возвращаясь в него.

Турфан и окрестности

Турфан заранее представлялся самой мрачной точкой маршрута. Достаточно того, что я прочитал где-то, что за год город и близлежащие достопримечательности посещают 8 миллионов туристов.

Популярность Турфана вполне объяснима. На протяжении всей истории Восточного Туркестана этот город был важным пунктом Шелкового пути, неоднократно — столицей. Если посмотреть на карту, то сразу становится понятно, что Турфан — одна из главных дорожных развязок в регионе.

Дорога на автобусе из Урумчи занимает примерно три часа. Билет стоит $5,40. Место отправления найти несложно, так как перед каждым из автобусных выездов есть металлическая стойка с табличкой. Надписи, в том числе, на английском.

Приветливо улыбаясь, он поспешил нам навстречу, как только мы вышли из автобуса в Турфане и направились к вывеске “CITS” — это еще одна контора, которая помогает иностранцам в Китае.

— У меня отличная машина. Я все вам покажу.

— А еще, — с видом человека, который предлагает что-то не совсем разрешенное, — можно поехать в пустыню и переночевать там в уйгурской семье.

Нас, естественно, интересовала цена.

— За один день очень тяжело объехать все девять мест. Лучше за два. Вы можете устать.

— За один день — 95 долларов. За два, — он сделал паузу, — 75 долларов в день.

— Хорошо, — сказал я, — мы подумаем, но сначала нам нужно найти гостиницу. Например, “Гаочан”.

— Плохая гостиница. Есть другая — новая. Очень хорошая. Я покажу.

И он показал. Гостиница называется “Турпан дунфан”, и найти ее можно, если пройти насквозь через автовокзал и сразу повернуть направо. Буквально через восемь-десять метров будут стеклянные двери, за ними — обычное убранство гостиничного холла. Это к тому, что вывески на понятном языке нет. Стандартный для китайских гостиниц стенд сообщал, что комната стоит 32 доллара.

— Для вас — 20 долларов, — деловито сообщил он, коротко переговорив с девицами у стойки дежурного, — я договорился.

Он поднялся вместе с нами осмотреть номер.

— Мы все-таки сходим еще куда-нибудь…

На этой же улице, буквально дверь в дверь находится “Цзяотун”, но там не оказалось мест.

Когда вышли на улицу, нам были предложены две вещи: осмотреть автомобиль и дать в качестве задатка хотя бы 15 долларов. Мы отказались как от одного, так и от другого. Не успели отойти от автостанции и триста метров, как он снова появился перед нами, уже на автомобиле.

— Хороший автомобиль, — сказал он. — Я буду ждать вас завтра в девять.

Место, где находится “Гаочан”, нам не понравилось, так же как и цена в 24 доллара. Мы вернулись в первую гостиницу и договорились за 13 долларов. А потом отправились в “CITS” , где выяснилось, что все нужные нам места можно объехать за один день на микроавтобусе в компании еще нескольких человек. Цена — восемь долларов за человека.

Он появился в тот момент, когда я расписывался в квитанции.

Его претензии были направлены на девиц из “CITS” . Нам он сказал только одну фразу:

— Охота вам со всякими норвежцами и японцами целый день ездить…

Мы предложили ему 34 доллара за день работы, но он не согласился.

Никаких скандинавов или японцев с утра не оказалось — компанию нам составили китайские студенты. Еще из первой поездки мы вынесли, что в Китае основные туристы — это китайцы. И мы поехали.

Минарет Имина. Находится в городе, как пишут — километрах в трех от центра, но ехали мы почему-то довольно долго. По дороге к минарету можно видеть глиняные двухэтажные сооружения, верхняя часть которых ажурна — кирпичи чередуются с пустотами. Это сушилки для винограда. Турфан — место, где делают самый лучший в Китае, а возможно, и во всем мире изюм. Дворец Имина, рядом с которым находится минарет, окружен высокой глиняной стеной. Правда, минарет видно прекрасно. Он тоже глиняный, такого же цвета, как сушилки. Вход — четыре доллара. Внутрь мы не пошли.

Огненные горы. Говорят, что в какой-то определенный час цвет гор действительно напоминает пламя. Языки пламени напоминает и само строение гор. Если напрячь фантазию и предварительно посмотреть фотографии, то нужную картину можно вообразить.

Майское 2005 года издание “Лоунли плэнет” ничего не сообщает о плате за вход. Теперь с этим все в порядке. Если не можете себе представить, как можно брать деньги за то, чтобы увидеть горы, то вам сюда.

Могильник Астана. Место знаменито тем, что из-за чрезвычайно сухого климата трупы и утварь в найденных здесь захоронениях находятся в отличном состоянии. Посмотреть на это стоит $2,70 с человека, но смотреть, честно говоря, не на что. Есть три открытых для осмотра могилы, в одной из которых — две мумии. В двух других — остатки фресок за толстым стеклом. Среди куч гравия, которые, вероятно являются еще неоткрытыми могилами, проложены дорожки, сходить с них запрещено. При первой же нашей попытке с криками прибежал служитель и настойчиво объяснил, что так делать нельзя. Китайцев можно понять — если каждый из упомянутых 8 миллионов туристов начнет бродить где попало, то столь редкостный аттракцион может перестать существовать.

Вообще, в Китае, по моим наблюдениям, нужно быть готовым к тому, что за пышными названиями может практически ничего не быть. А может и наоборот, потому что ничего более удивительного, чем Великая китайская стена, я в своей жизни не видел.

Остатки кафедры, с которой говорил Сюань-Цзан

Гаочан. Столица царств. Вероятно, самый важный пункт на Великом шелковом пути. Место — как пишут, — в котором еще в очень далекие времена процветала религиозная толерантность.

Город прекратил существование в 13-м веке, и было бы очень интересно узнать, как это произошло технически. Я видел в Таджикистане брошенные кишлаки — люди уходили из-за эпидемий. Могу себе представить себе ситуацию, когда город разрушают, а население уничтожается… Гаочан — вполне сохранный город, особенно если учесть, что прошло около семисот лет с тех пор, как его покинули.

Вход на все объекты, которые мы посетили за этот день, производится через турникет, к окошечку на котором нужно прикладывать билет. Турникет отзывается фразой на китайском женским голосом. Билеты — одновременно почтовые открытки с художественными фото тех мест, которые вы посещаете.

Если пошлете друзьям или родственникам открытку с видом развалин Гаочана, то они моментально подумают, что вы были не в скучном месте. И это будет правдой.

Местные барышни-турфанлычки исторически считаются очень красивыми и доступными. История Турфана — это вино и девушки в том числе. Мы видели двух у руин дворца. Они были в уйгурских нарядах и предлагали японцам сфотографироваться с ними за 70 центов. Японцы не хотели фотографироваться, но барышни не унывали. На них было приятно смотреть.

В Гаочане интересно смотреть на крытые повозки, влекомые осликами. На этих повозках в клубах пыли возят взад и вперед туристов, которым не хочется ходить. Мы махали им, а они организованно махали нам, сидя рядками на тележках.

Я постоял на остатках кафедры, с которой проповедовал монах-путешественник Сюань-Цзан, который в эпоху Тан проделал путешествие в 5 тысяч километров до Индии и обратно.

Фрагменты крепостной стены Гаочана достигают в высоту 10-12 метров. $5,40.

Безекликские пещеры тысячи Будд. Дорога резко идет вверх в горы. Горы очень красивы. Декорированный вход, за ним каменная тропинка к пещерам. У входа, как и во многих туристических местах, продают кожаные ковбойские шляпы. Чего вдруг? Один из наших студентов купил.

Пещеры, которых около тридцати, в основном закрыты, зайти можно в восемь из них. Откуда я взял, что внутри должны быть статуи Будды? Внутри — плохо сохранившиеся фрески за стеклом. Пещеры выходят на уступ в скале, под которым провал — ущелье. Внизу деревья и река. Каким-то необъяснимым образом место выбрано так, что сразу чувствуешь защищенность, красоту и покой. Пещеры — бывший буддистский монастырь. Возникающее чувство много интереснее фресок. $2,70.

Виноградная долина. Таких ворот в домах, как в Виноградной долине, я прежде не видел. Мусульманский дизайн придает особое значение внешним дверям, воротам. Ведь традиционный материал для изготовления жилищ — это глина, материал невзрачный. Напрашивается сравнение ворот, дверей в мусульманской традиции с глазами или лицом у человека.

Глаза домов в Виноградной долине оказались ярко раскрашенными. Голубой фон, зеленые, желтые, красные цвета. Удивительно было видеть изображения не только растений, но и птиц на створках.

В Виноградной долине выращивают виноград. Который большей частью сушат и превращают в изюм. Изюм разного цвета, формы и размера. От крошечных темных изюминок в несколько миллиметров до узкого зеленого с серебристым отливом, длиной около двух сантиметров.

Урумчи — в мире самый удаленный от морей и океанов город. Турфан — самое низкое место суши на планете — минус 154 метра. В этих местах сухо и жарко. Изюм получается очень твердый и очень сладкий. Нормальная цена — $2,70 за килограмм.

Смотреть виноградники мы не пошли. Мы поели и выпили две бутылки красного турфанского вина по $3,40 за бутылку. За вход на виноградники надо было заплатить по $2,70 с человека.

Музей кяризов. Кяриз (кериз, кариз) — подземный тоннель, система рукотворных каналов, по которым подается вода в некоторых мусульманских странах. Наш зритель мог видеть эту зловещую сеть — так полагалось по сценарию — в фильме “Тегеран-43”. Используя именно кяризы, немецкий агент в исполнении актера Джигарханяна должен был подкрасться к Рузвельту, Черчиллю и Сталину, убить их, потом по тем же кяризам удрать. Кяризы не помогли фашисту добиться задуманного, зато помогли турфанлыкам развести виноград и всякие другие овощи и фрукты. Вода течет от отрогов гор, и, как считается, протяженность кяризов — больше 2 тысяч километров.

Музей по описанию представляет собой макет и нами был проигнорирован, что сэкономило каждому по $2,70.

Призрачные сумерки в Цзяохэ

Цзяохэ. Название города переводится как “слияние рек”. Русские, скорее всего, назвали бы этот город “островом”. Поскольку островом город и является. Река распадается здесь на два рукава и создает остров, который при взгляде сверху напоминает авианосец. Начиная с эпохи Хань, на острове находился гарнизон. А кроме казарм — дворцы, буддистская ступа, храмы, улицы и множество домов. Цзяохэ — это остров-город. Город, который его строители буквально вырыли в земле острова. Я имею ввиду — не построили. Подобный принцип использован в иорданской Петре, только с той разницей, что Петра — город вертикальный, а Цзяохэ — горизонтальный. Если в Петре использованы стены ущелья, в которых вырезаны дворцы и хижины, то в Цзяохэ — поверхность всего острова, в которую углубились строители.

Так же как и Гаочан, город умер в 13-м веке. В качестве предположения назову вероятной причиной приход монголов.

Цзяохэ был последним пунктом нашей программы. Студенты оставили нас в компании еще одной пары, и когда вчетвером мы подъехали к острову, уже спускались сумерки.

В Цзяохэ — узкие улицы. То есть в начале и в некоторых других местах улицы широкие, но стоит свернуть, как оказываешься в плотном окружении глиняных домов. Их много. И именно они, их число и сохранность, производят наибольшее впечатление. Мы уходили все дальше и дальше, человеческие голоса распались и исчезли, доносились только размытые звуки из кишлака из-за почти высохшего русла правого рукава реки.

В Цзяохэ — лабиринт улиц. В некоторых местах есть таблички, которые указывают примерное направление. И не больше. Улица разделяется на две, потом снова на две, потом снова… В конце концов мы остались совершенно одни. До того момента, когда ворота в город будут закрыты на ночь, оставалось двадцать минут. Двадцать минут до восьми.

Вот в этот момент они и появились. Я не буду уверять, что мы их видели. Уж слишком бы это ненаучно прозвучало. Скорее, они просто обозначили свое присутствие. Легким изменением сиреневого света, самим ощущением, что за углом ближайшего дома кто-то есть. Невесомый. Каким-то даже не ветерком, а прохладой, которая возникала и пропадала мгновенно. Уверенностью, что город-остров населен множеством вечерних призраков. Почему-то об этом было приятно думать, и хотелось гулять дальше. Однако надо было идти назад, к выходу.

Я был уверен, что мы не заблудимся, но при этом почему-то немного волновался. Мы возвращались быстрым шагом, все время сворачивая и только примерно понимая, в каком направлении нужно идти. Выход находился приблизительно в полутора километрах. Время шло, в сиреневом воздухе вспыхивали одинокие искры, и уже почти стемнело, когда, наконец, мы вышли к указателю, откуда до ворот было примерно метров сто. Можно было перестать нервничать, но Марина все же решила проверить время и достала мобильник.

На часах по-прежнему было без двадцати восемь.

Еще немного о Турфане и окрестностях.

На главной улице города, которая называется Гаочан-лу, в вечернее время бьют фонтаны, и на водяную стенку, которую они создают, проецируется видеоизображение. Мы посмотрели, что-то вроде вечерних новостей и клип.

На улице Лаочэн-лу, буквально напротив автовокзала и гостиниц, с темнотой появляется ночной рынок. Можно походить по нему и поесть, может быть даже в нескольких местах. Вкусно. В Турфане китайской еды мы практически не видели, а в кафе, которое мы нашли, подали блюдо, в котором одновременно были картошка и лапша — сочетание нетрадиционное для китайской кухни.

На юг от Турфана есть озеро Айдынкёль, которое представляет собой, скорее, болото. Оно находится ниже уровня моря. Ниже него только море Мертвое. Туда мы не съездили, о чем я жалею. Рассказывают о том, что в болоте по преданию живет джинн, и после наступления темноты можно услышать странные звуки — его голос.

Турфан-Кашгар

Мы обрадовались, когда узнали, что нам не нужно возвращаться в Урумчи для того, чтобы уехать в Хотан. Я не оговорился. План путешествия предполагал такой маршрут: Турфан, Хотан, Яркенд, Кашгар, Урумчи. Получилось так, что проехали мы в совершенно обратном направлении.

О том, что в начале пути мы находились в несколько расслабленном состоянии, я уже упоминал. Сработало ли это или то, что билеты в Хотан мы покупали в спешке, но факт остается — мы не уточнили, каким путем пойдет автобус.

Нас, естественно, интересовал путь на Корлу, далее Луньтай, а оттуда через пустыню на Миньфын, с тем чтобы выйти в Хотане. Нам очень хотелось пересечь пустыню. Миньфын, или, по-другому, Ния, — город, стоящий на песках Кумкатты, — еще одно место, которое мы обязательно хотели достичь. То, что ни в какой Миньфын мы не попадаем, я твердо понял в три часа ночи, когда автобус остановился в городе Куча. Мы ехали по северной границе пустыни Такла-Макан…

Билет из Турфана в Хотан стоит 31 доллар и включает в себя страховку “PICC” — вероятно, это название страховой компании — на сумму 1350 долларов. В каких случаях — непонятно, сумма — это единственное, что можно разобрать. Автобус идет 25 часов и является спальным.

Я один раз ездил в Европу на спальном автобусе. В нем были обычные кресла, которые на ночь раскладывались и превращались в два ряда двухъярусных кроватей. Китайские спальные автобусы выглядят по-другому. В автобусе 36 мест, которые представляют собой кровати. Три двухъярусных ряда по шесть мест в каждом. Расстояние между рядами — около 40 сантиметров. Такое же расстояние от глаз до потолка на верхней полке, когда лежишь. На нижней показалось чуть больше. Ширина полки около полуметра, длина — метр семьдесят. Изголовье у всех кроватей поднято, получается ящик, куда помещаются ноги человека, лежащего сзади. У всех первых мест спереди ящика нет, есть просто спинка. В ногах первой полки из среднего ряда внизу и вверху — телевизор. Еще пара в середине автобуса. По бокам у полок есть ручки небольшого размера. Ручки выполняют также роль бортика. В одном автобусе я также видел в середине полки застежку, подразумевавшую наличие ремня, которым можно пристегнуться. Сам ремень обнаружен не был. Важно заметить, что туалет отсутствует!

Можно рекомендовать среднее и боковое правое места сверху во втором ряду. На нижних полках должно неприятно пахнуть — при входе в автобус все снимают ботинки и располагаются в носках, оставляя обувь под нижней полкой. Третий ряд нехорош тем, что он вплотную к телевизору. Так же как и первый. Последние ряды неудобны по определению, потому что оттуда вы из автобуса будете выбираться последним, а отсутствие туалета делает мобильность важным преимуществом. Можно занять, конечно, первое и второе место наверху справа, что мы и делали оба раза. При моем росте в метр восемьдесят на первой полке мне было явно удобнее, чем на полках с ящиками. Но! Нужно помнить о телевизоре. В первый раз он не включался ни разу, и это нас спасло. Второй раз громкие песни на уйгурском едва нас не угробили.

Мы с Мариной очень много ездили на автобусах в своей жизни и поэтому понимали, что автобус может опаздывать или делать какие-нибудь внеплановые остановки. Но такого джаза мы не ожидали. То мы тащились и останавливались каждые полчаса с десятиминутными перекурами, то вдруг начинали нестись, а остановки были редкими и длилась буквально мгновение. То водитель нападал на пассажиров с криками типа “быстро, быстро!”, с тем чтобы тут же исчезнуть на долгое время. То какой-нибудь пассажир, стоя снаружи, начинал прикуривать в тот момент, когда все остальные уже лежали на своих местах, а водитель заводил с ним благодушный разговор и тоже закуривал. Кстати, еще об одном неудобстве первого ряда — рядом будут смеяться, разговаривать громкими мужественными голосами и курить без перерыва несколько водителей и их друзья.

Итак, автобус сделал остановку в Куче. Представляя по памяти карту, я решил, что мы должны проехать через Кашгар, прежде чем попасть в Хотан.

— Каши, — сказал я водителю (это китайский вариант названия города).

— Хотан, — ответил он.

Так мы довольно долго препирались, пока, наконец, он не махнул рукой. Я посчитал, что мы договорились.

— Каши, — сказал он и показал пальцами “восемь”. То есть в восемь утра мы приедем. Это было бы неплохо.

Примерно в половину десятого автобус остановился. Это была какая-то развилка дороги, горы вдали, каменистая пустыня вокруг. Нам жестами показали, что надо выходить. Разговор проходил по предыдущей схеме, только водитель был уже другой. Из его жестов я понял две вроде бы взаимоисключающие вещи: первое — автобус в Кашгар не идет, второе — если мы хотим в Кашгар, то нам нужно заплатить дополнительные деньги. Из автобуса с рюкзаками вышли еще двое иностранцев — пожилой японец и парень-кореец, который с грехом пополам перевел нам про деньги. Я, естественно, настаивал на том, что деньги заплачены, а нам надо в Кашгар. Недалеко от нашего притормозил другой автобус, с обычными креслами внутри.

Разноцветные горы вдоль северной окраины пустыни Такла-Макан

— Каши! — показал на другой автобус наш водитель, потом потер пальцами, изображая деньги, и сделал отрицательный жест — “без денег”. Через три часа мы въехали в Кашгар.

Уже потом рассматривая карту, я обнаружил еще одну дорогу, которая уходит с севера пустыни на юг, на Хотан, не доходя до Кашгара. Через Маркит.

Кашгар (Каши)

В одном из источников я прочел, что Кашгару пять тысяч лет. Его население сейчас — примерно триста тысяч человек. Почему за такой долгий срок жизни город не разросся?

Свадьба 16 секунд, 65 КБ

Почему Кашгар существует так долго и, рискну предположить, будет существовать еще не меньше? Потому что Кашгар — сугубо транзитный, проходной город.

Вот принцип, который сформулировала Марина: Кашгар — это та географическая точка, которую невозможно миновать, двигаясь из Китая или в Китай через северо-западную его оконечность. Здесь смыкаются дороги, огибающие Такла-Макан с юга и севера; отсюда уходят дороги на перевалы Торугарт, Иркештам, Хунджераб. Горы и пустыня делают попадание в Кашгар неизбежным.

Автобусы из дальних мест приходят в Кашгар на автостанцию, которая находится в самом центре, на улице Жэньминь-дунлу — то есть на Восточную Народную. После выхода на эту улицу нужно идти налево до перекрестка с Цзефан-бэйлу, на которую и сворачивать. В этот раз направо. Таким образом минут через двадцать—тридцать вы окажетесь на Сэмань-лу. А именно эта улица вам и нужна.

Дело в том, что на этой улице находятся две гостиницы, которые могут вас привлечь, если интересует история Кашгара. Речь идет о “Сэмань” (Сэмань-лу 170), одно из зданий которой — бывшее русское консульство. Второе консульство, английское, — ресторан в комплексе “Чини баг” (Сэмань-лу 93).

Торговка уйгурскими колпаками на Воскресном базаре в Кашгаре

Британцы добились своего в Большой Игре: с помощью Ваханского коридора Пакистан — тогда еще Индия — был отделен от Русского Туркестана. Британцы выиграли и в отношении нашего выбора ночлега. Самый экономичный вариант в “Сэмань” — 18 долларов за двухместный номер. В “Чини баге” нам дали комнату за 11 долларов. Можно было бы поселиться в “Сахаре”, она находится через перекресток от “Сэмани” и, кстати, прежде носила название “Сэмань турист”, но мест там не оказалось. Есть несколько гостиниц у входа в Старый город, но в первой же нам сказали, что иностранцев они не селят.

К счастью, мы не знали, что за вход в Старый город надо платить. Вернее, платить за вход в определенную его часть, как написано в “Лоунли плэнет”. Мы просто вошли и довольно долго бродили по его глиняным улицам. Мы добрались до самой окраины, до того места, где город когда-то кончался, — в этом месте сохранилась часть крепостной стены.

Солнце стремительно закатилось, когда мы оказались на улице, которая ведет к мечети Ид Ках — самой большой мечети в Китае, oна может одновременно вместить до 30 тысяч молящихся.

Улица была заполнена людьми, на ней продавали еду — это был ночной рынок Кашгара. Выложенные рядами, копыто к копыту, вареные бараньи ноги, тандыры, из которых бьет пламя, — их растапливают, чтобы готовить самсу, — в других местах на огромных металлических блюдах готовая самса уже выложена; жареные целиком бараньи туши, прилавки, на которых режут ломтями дыни и арбузы, и шашлык, шашлык, шашлык.

Через толпу едут на мотороллерах, мопедах, на повозках, в которые запряжены ослики. Все это вместе шумит, вспыхивает пятнами огня, переносных лампочек, фар, шипит, булькает и пахнет самым лучшим, что может быть, — свежей жареной бараниной. Интересно, но вечером вы не найдете плова — это утренняя, дневная еда.

На углу с Цзефан-бэйлу — два ресторана. Один — ярко освещенный, с белыми скатертями и принаряженными официантками. Второй, на самом углу, — попроще, с тусклым светом и клеенками на столах. В одном и другом — множество людей и очень вкусная еда. Мы ходили по очереди в один и другой есть манты. Одна штука — 13 центов. Одна самса — семь центов стандартно, редко 13 центов. Лагман — $0,40-$1,10. Плов — $0,95-$1,35. Шиш-кебаб — 13—40 центов. Дыня — за килограмм 40 центов.

Хотя напрямую это к еде не относится, надо сообщить, что кафе “Караван”, упомянутое в “Лоунли плэнет”, больше не работает и закрыто.

Мы прожили в Кашгаре два дня и, как обычно, в основном ходили по улицам. Кроме этого мы съездили на Воскресный базар, на рынок, где продают животных, сходили в парк, рядом с которым стоит одна из самых больших в Китае статуй Мао.

Внутри мечети Ид Ках растут деревья, целая роща, поэтому когда говорят о вместимости мечети, то имеют ввиду все ее пространство, включая место под деревьями. В мечеть можно войти и женщине при условии, что она иностранка и будет соответственно одета. Местные девушки в мечеть не допускаются. Вход для всех иностранцев невозможен во время молитвы. За вход в мечеть надо довольно много заплатить — четыре доллара с человека.

Конечно, Кашгар — это мусульманский город. В нем меньше китайских лиц, чем в других уйгурских городах. Традиционные уйгурские высокие черные колпаки с меховой опушкой встречаются здесь на каждом шагу. В Турфане их практически не увидишь. Больше женщин — с покрытой характерным коричневым платком головой. Платок повязывают так же, как это бы сделали и у нас, платком прикрывают нижнюю часть лица, платок свободно набрасывают на голову — получается что-то вроде афганской чадари, лицо закрыто полностью.

При этом по городу разъезжает на мотороллерах множество вовсе непокрытых женщин и девушек. А столько женщин-водителей такси я не видел вообще ни в одном городе мира.

Ее звали Хайрингуль. Хайрингуль — директор туристической конторы под названием “Кашгар сэмань тревел”. Мы познакомились с ней после того, как не договорились с другим директором той же конторы Абдулвахидом. У нас возникла идея нанять автомобиль с водителем, а навел на идею Абдулвахид, которого мы расспрашивали про возможность поездки на Кайлас из Кашгара.

Мы хотели получить машину с водителем на четыре дня, Абдулвахид готов был нам ее предоставить. Мы не сошлись в цене. Сначала он сослался на опыт подобной аренды:

— Эта британская женщина проехала, конечно, чуть больше, чем вы собираетесь, но я взял с нее 900 долларов.

— Понятно.

— Сейчас не сезон, поэтому 600 долларов. И специальная скидка для вас, итого 500.

— Триста, — сказал я, — это последняя цена, у нас больше нет денег, к сожалению.

— Нет, — сказал Абдулвахид. — Это невозможно.

На этом мы и расстались, потому что опыт еще первой поездки говорил нам, что в Китае обдумывают цену стремительно. И либо быстро соглашаются, либо не соглашаются совсем.

Хайрингуль догнала нас, когда мы уже вышли из гостиницы. И мы договорились. Сотрудница Хайрингуль, которая выписывала нам квитанцию, сказала, что начальники поссорились и мы нанимаем машину за стоимость расходов. В это, конечно, можно верить, но при этом надо помнить, что даже за самой выгодной ценой в Китае может скрываться бездна возможностей поторговаться.

Так мы на четыре дня оказались владельцами автомобиля-такси с зеленой крышей и шофера-уйгура по имени Эркин, который знал на английском языке слово “стоп”.

Янгигисар

Если говорить о внешнем облике уйгуров, то первое, на что обращаешь внимание, это отсутствие какой-либо особой мужской одежды как в Афганистане или в арабских странах. Изредка можно встретить мужчину, одетого в халат из черной шерсти, но это скорее исключение. Рубашка, пиджак, брюки — ничего особенного, за исключением обуви и головных уборов.

Ножовочная фабрика

На базарах продают сапоги, и уйгуры их носят. Такие вполне узнаваемые сапоги “бутылкой” — русский фасон. Для таких сапог характерна одинаковая ширина голенища снизу и доверху. Еще носят калоши поверх кожаных носков. Такие носки разного цвета делают из тонкой мягкой кожи. Сбоку они застегиваются на молнию и кнопки. Внешне это напоминает одновременно “чешки” и обычные ботинки. В них одних, правда, на улицу не выйти, зато можно ходить дома.

Я уже писал про черные высокие колпаки с меховой оторочкой. Кроме того, на головах уйгурских мужчин можно увидеть тюбетейку зеленой вышивкой по серебристому полю с красными вкраплениями. Выглядят эти тюбетейки совершенно одинаковыми — никакого разнообразия. Довольно часто встречаются кепки вышедшего у нас из употребления, но когда-то модного вида — “пятиклинки” с обшитой материей пуговкой наверху. В районе Каргалыка можно встретить мужчин в черных папахах, характерных для жителей Полу.

А еще уйгурские мужчины носят на поясе ножи. Вот эти самые ножи традиционно делают в городе Янгигисаре.

Эркин привез нас на фабрику, где ножи делают. Никаких цехов, станков, дымящих труб, которые я инстинктивно ожидал увидеть. Фабрика — совсем небольшое, полутемное помещение, в котором одновременно работали от силы человек шесть-семь. Вместо станков — несколько маленьких горнов, в которых жгли уголь, наковальни, за которыми работали сидя, единственная дань современности — круг для заточки клинков работал от электрического привода.

Такие ножи продают в Кашгаре на Воскресном рынке, в Урумчи — на Эрдаоцяо, ну и, естественно, в Янгигисаре. Большинство ножовочных магазинов расположено на въезде и выезде из города.

Сколько стоит хороший нож? Нужно иметь в виду, что продается много китайского производства фабричных ножей, внешне имитирующих янгигисарские. Их легко отличить — по бросающейся в глаза невсамделишности. Или надо просто спросить продавца.

За первый нож просили 38 долларов, и я в какой-то оторопи купил его за 13 долларов. Следующий уже за четыре доллара. Это я говорю о ножах стандартных и небольших. Без рукояток, отделанных серебром или из какого-нибудь особого рога.

И еще. При покупке ножей важно вовремя остановиться. Ведь их предстоит еще вывезти из страны.

Яркенд (Шачэ)

На кладбище в старой части Яркенда было пыльно, громоздились глиняные мавзолеи, обедали несколько нищих. За нами увязались дети, но почему-то быстро отстали. Сквозь желтые жесткие листья светило теплое солнце.

Кладбище в Яркенде

На небольшом пространстве в Яркенде находится несколько мест, куда можно сходить. Ориентиром может служить Золотая (Алтын) мечеть. Если вы встанете к проезжей части спиной так, что мечеть окажется по левую руку, то прямо перед вами будет площадь с фонтаном, за спиной — музей музыкальных инструментов, а за площадью — здание, за которым находится вход в Старый город.

Азан в Яркенде 65 секунд, 255 КБ

Здание нужно обогнуть справа и сразу свернуть в проулок. Можно углубляться в улицы между домами, но если просто идти прямо, то окажетесь на кладбище.

На кладбище кроме обычных могил находится мазар. Коротко говоря, мазар — это могила святого. Над мавзолеем поверх могилы построено здание. И мавзолей, и здание — собственно мазар — выложены синими изразцами. В сочетании с желтыми листьями и приглушенным цветом глины выглядит это довольно жизнерадостно и совершенно не помпезно. Рядом с мазаром есть два павильона, выложенных такими же изразцами и совершенно пустых внутри. Совершенно пустых. Внутри не оказалось ни клочка бумаги, не говоря уже об окурках или другом внятном мусоре.

Каргалык (Ечэн)

Эркин привез нас к Пятничной мечети, потому что это было единственное место в Каргалыке, про которое мы знали. Внешняя стена мечети там, где вход, оказалась явно выше, чем вход в Ид Ках, кашгарскую мечеть. По воскресеньям на площади у мечети устраивается базар, но в понедельник работали только несколько лавок. В одной из них мы купили за $2,70 коричневый платок, который я уже описывал выше, — тот самый, которым местные женщины прикрывают волосы и лицо.

В Китае очень вкусное пиво. Во времена раздела Китая на подмандатные территории в немецкой его части было налажено пивоварение, которое по-прежнему превосходно работает. На мой взгляд, самое вкусное китайское пиво — сорт “Циндао”, одноименное с городом, в котором варится. Есть и много других. Например, “Инин”, “Хапи” или “Усу”, рекламу которого мы видели повсюду. Бутылку в 640-650 миллилитров в первую поездку мы покупали в среднем за 25 центов, в этот раз за 40 центов. В Восточном Туркестане продают напиток, который я не видел в другом Китае. Называется он ананасовым пивом, имеет крепость три градуса, а по вкусу является обыкновенным лимонадом.

Мы обошли несколько магазинов в центре Каргалыка, чтобы найти хоть какое-нибудь пиво. Пива нигде не было. А когда в конце концов я обратился к мужчине за прилавком и спросил, где можно пиво раздобыть, он довольно сурово ответил, что мы в мусульманском месте и никакого пива здесь быть не может. В ближайшем китайском магазине мы купили две бутылки и тронулись дальше.

Недалеко от Каргалыка отходит дорога, ведущая на Али, в Тибет.

Хотан (Хэтянь)

Город состоит из двух частей: старой уйгурской и новой китайской. Мы начали знакомство с городом с китайской части. В “Хэтяне” (Танаи-бэйлу 4) мест не оказалось. Это было удивительно. И улицы, и сама гостиница выглядели пустыми. Только празднично горели фонари вдоль широкой трассы. Эркин подумал и повез нас в другое место. Оно называлось “Хэтянь хунжуй” (Урумчи-лу 16). Номера у них нашлись, но тут появилась проблема. Мы хотели посмотреть номер, прежде чем снять его за 22 доллара, однако барышня за стойкой на мои жесты не реагировала. Не среагировал на них и Эркин. Когда я предложил ему найти гостиницу подешевле. Он просто улыбался.

Милькават — развалины монастыря

Во время первого путешествия мы платили за комнаты 23-25 долларов за ночь, то есть столько, сколько с нас просили в этот раз, но сезон закончился, и мы могли бы рассчитывать на более низкую цену. Но ничего не вышло.

Это был самый чистый и самый новый номер, который я видел в какой-либо китайской гостинице. С огромными окнами, большим телевизором, очень чистым бельем и целой кучей полотенец. Плохо работал унитаз, но все остальное производило впечатление первоклассного. Напротив гостиницы и рядом с ней оказалось несколько китайских ресторанов, где мы поели.

Если выйти из гостиницы и повернуть налево, то в двух десятках метров находится “Бэнк ов Чайна”, где мы на следующее утро поменяли деньги.

— Суоман, — сказал я Эркину, когда мы сели в машину утром. Суоман — это, по описанию, очень острая уйгурская еда, которую мы еще не пробовали: жареная лапша с мясом, томатами, перцем и чесноком. Может быть, не самая диетическая вещь для завтрака, но почему нет?

Мы медленно ехали по улице в уйгурской части города, когда машина остановилась, а одновременно откинулся полог, закрывавший вход в ресторан, и на пороге показался человек, имевший отдаленное сходство с актером Кикалейшвили. Курчавые волосы, большой нос, выпуклые глаза и огромный живот — именно так выглядел Санчо Панса. По мнению грузинских кинематографистов. Именно так выглядел незнакомец.

— Здравствуйте, — сказал он по-русски с небольшим акцентом. — Заходите, покушайте. Все вкусное.

Во время путешествия нам не раз предлагали помочь. На улице к нам подходили люди и обращались на английском или даже на русском — в Урумчи студенты изучают русский язык. Хозяин ресторана тоже оказался из Урумчи, а язык выучил, общаясь с нашими “челноками”.

Суомана не нашлось — его готовили к ужину. Так что мы обошлись без острого — позавтракали пловом и лепешкой, нафаршированной бараниной и обжаренной в масле.

Хотан знаменит несколькими вещами — во-первых, здесь добывают и обрабатывают самый лучший в Китае нефрит. Во-вторых, традиционно ткут ковры из шерсти. Ну и, наконец, сплетают из коконов шелковичных червей тот самый шелк, именем которого названа дорога из Китая в Азию и Европу.

Мы побывали в мастерской, где обрабатывают нефрит. Рядом — большой магазин, где нефрит продают. В другом месте, на главной улице Хотана, Бэйцзин-лу, есть целый ряд маленьких магазинов, в которых торгуют нефритом. Есть одна особенность, которая стала явной именно в этой поездке. Цены там, где производят что-либо знаменитое по местным представлениям, явно завышены. Имеются в виду цены на эти самые местные знаменитые вещи. То есть ножи лучше покупать не в Янгигисаре, а нефрит не в Хотане. В Урумчи на Эрдаоцяо торговались и снижали цены на нефрит гораздо охотнее.

На ковровой фабрике мне понравилось. Женщины быстро и как-то успокаивающе вязали узелки, получался мохнатый ковер с толстым ворсом. Интересно было смотреть, как человек в сапогах и со шлангом моет здоровенные мотки шерсти. Аллеи на фабрике были политы. Воздух был свеж. Не хватало стенда с соцобязательствами.

Под Хотаном есть несколько мест, куда можно поехать. Это руины Йоткана, Милькават, пагода Равак и остатки города Ния. Мы поехали смотреть на руины Милькавата. Милькават, который анонсируется как руины нескольких монастырей, представляет собой огромную территорию. Территория эта совершенно пустынна, за исключением довольно далеко находящихся друг от друга глиняных групп, угадать в которых остатки чего бы то ни было, сделанного человеком, невозможно. Край этой территории — берег, огороженный колючей проволокой. За ней практически полностью пересохшее русло реки Нефритового дракона. По дну реки бродят старатели.

Странное ощущение возникает в этом месте. Особое, отстраненное, как, наверное, в японском саду камней, с той только разницей, что в этом саду камни больше, чем ты сам. Было жарко. Мы были предоставлены сами себе, за единственным исключением — на старом мотоцикле приехал уйгур, взял с нас по $1,35 и сказал, что фотографировать строго воспрещено. Среди развали Милькавата мы насобирали черепков древней посуды и около килограмма нефрита. Нефрита из Хотана.

Миньфын (Ния)

Переезд в Миньфын запомнился несколькими картинками. Одна — рынок старателей у моста через реку Нефритового дракона на выезде из Хотана. Старатели показывали, продавали, меняли, хвастались друг перед другом найденными камнями. Интересно, что в нефритовых лавках отдельно продается гладкая галька из белого нефрита — ничего особенного, на мой взгляд. Стоят эти небольшие камни иногда в несколько раз дороже, чем ажурно вырезанные фигурки.

Еще по дороге в Миньфын мы дважды оказывались в пробках, которые образовывали повозки с осликами. Особенно большой — пожалуй, до сотни повозок — была пробка на том месте, где только что завершился рынок торговли животными. А потом стало совершенно темно, и мы впервые почувствовали то, что выспренно можно назвать дыханием пустыни.

Говоря простыми словами, ни справа, ни слева не осталось ничего, кроме темноты. Темнота была впереди и сзади при почти полном отсутствии других автомобилей. И самым главным, наверное, было то, что в этой темноте ничего не чувствовалось — ни деревца, ни кочки, ни жилья. Изредка впереди показывалось пятнышко света, и мы начинали гадать — не Миньфын ли это. Не Миньфын.

Так повторялось несколько раз, а потом огоньки пропали совсем и надолго. Не было больше машин. Мы ехали по безлюдной планете. И только часа через полтора мы увидели повисшую в темноте россыпь огней. Мы подъезжали к городу Ния, мы подъезжали к пескам Кумкатты.

В Миньфыне нет проблемы выбора ночлега. То есть, может быть, там есть другие гостиницы, в которых смогут переночевать китайцы; путешествующим иностранцам — путь один.

Если выйти с задней стороны автовокзала, повернуть направо и дойти до первого перекрестка, то останется только перейти улицу — на ней, кстати, много мест, где можно поесть — перед вами будет гостиница.

На выбор нам был предложен один вариант — двухкомнатный люкс за 34 доллара.

Незадолго до отъезда я прочитал статью, исследование, смысл которого состоял в том, что люди могут понимать друг друга на основе интонаций, совершенно не зная языка. Якобы вычленено около 150 различных интонаций. Можно пообщаться.

— Не, не, — говорил я на русском маленькой китаянке за стойкой, — вы сами подумайте, целых 34 доллара! Вы бы сами поселились в таком номере?

Она отвечала мне на китайском в том смысле, что номер хороший и единственный.

— А если поискать? — спрашивал я, — Что-нибудь такое симпатичное и подешевле? Мы же не американцы все-таки. Посмотрите, пожалуйста…

Наш шофер высказал на уйгурском что-то вроде пожелания пойти нам навстречу.

— Ладно, — сказала китаянка, и показала нам номер без удобств. — Четырнадцать долларов.

— Тринадцать, — четко произнес я на неизвестном языке.

— Черт с вами, — услышал я согласие на том же языке.

Здесь можно было бы поставить точку в истории номера люкс в песках Кумкатты, но, движимые внезапным настроением, мы все-таки сняли его и предложили Эркину занять одну из комнат.

В Миньфыне чувствуется пустыня. Возникает такое ощущение, что за ближайшим рядом домов начинается пустота — песчаная бездна Такла-Макана.

На главной площади города стоит стела, с четырех сторон покрытая текстом. Вероятно, это изречение Мао Цзэдуна — его профиль в кепке венчает стелу на каждой из четырех сторон. На одной стороне текст на уйгурском выполнен кириллицей. Это выглядит очень неожиданно. Стела — последнее, что запомнилось в этом городе.

Место без названия, середина трассы через пустыню

Еще в Кашгаре, обсуждая возможность переночевать в пустыне, мы услышали, что есть только одно такое место. На карте, не доезжая до реки Тарим, обозначен поселок Хададун. Речь шла не о нем. Более того, мы этого поселка как бы и не увидели, потому что на карте он в зоне песков, а первый встреченный поселок был уже в полосе сплошной зелени. “Ночевать будете у местных”, — объяснили нам.

Девушка и пустыня

“У местных” — приют дальнобойщиков примерно посередине пустыни. Глинобитный барак с шестью комнатами. Столовая. Магазин со сладостями, пивом и сигаретами. Аптека. Еще одно кафе. Заправочная станция. Автомастерская. Немного мусора вокруг всего этого. Все. Дальше только песок.

В комнате номер пять, куда мы вселились, было два топчана, тумбочка и кресло. Плюс телевизор, который показывал только одну программу. Туалета не было. Не было нигде.

— Эркин, — спросил я, — сосо? — пытаясь выяснить, где все-таки туалет.

— Сосо? — Эркин весело посмотрел на меня. Потом гостеприимно развел руки и громко и радостно произнес:

— Такла-Макан!

Пройденный по пустыне путь легко отсчитывать по колодцам. Покрашенные в синий цвет домики с красной крышей. С номером и надписью “well” на боку. Всего на 500-километровой транстакламаканской трассе чуть больше 110 колодцев. В среднем один на четыре с половиной километра. Первый номер в Луньтае. В Миньфыне последний.

Полотно шоссе — в прекрасном состоянии, по краям с каждой стороны три ряда кустов, иногда больше. Под кустами на песке лежат нетолстые черные резиновые трубки, из них время от времени сочится вода, которую выкачивают насосы в синих домиках с красной крышей. Не будь этих кустов, вероятно, не было бы и дороги — ее бы давно занесло.

Рядом с местом нашего ночлега кусты должны были чувствовать себя особенно неплохо, ведь кроме воды у них было вдоволь удобрений.

Как бы странно это ни звучало, в пустыне можно увидеть деревья. Совсем немного. Абсолютно высохшие и мертвые — сильное зрелище.

“Кум” — переводится с тюркского как “песок”. Отсюда “Каракум” — “черные пески”. Или “Кумкатты” — “большие пески”. То есть пески Кумкатты, если разобраться, — такая же тавтология, как рыба-фиш. Или пустыня Гоби. Ведь “гоби” в переводе и есть “пустыня”. “Такла-Макан” переводится как “место, куда можно войти, но откуда нельзя вернуться”. Мы взяли три бутылки пива, и пошли в пустыню.

Бархан — для меня какое-то очень домашнее, даже русское слово, тем более что барханы, которые я видел впервые в Каракумах, были небольшими и аккуратными как стадо овец. Для обозначения барханов в Такла-Макане используются выражения “спины китов” или “кумтау” — “песчаные горы”. Как описать зрелище этих песков? Вот тот случай, когда, видимо, никуда не деться от пафосных выражений.

То, что мы увидели, было бесконечным и совершенным. Каждый следующий песчаный холм был, как казалось, интереснее, величественнее, изящнее предыдущего. Мне даже пришло в голову, что не этим ли эстетическим чувством были движимы караванные верблюды — если, конечно, предположить наличие у верблюдов чувства прекрасного. Потом мы остановились на очередной вершине, грели ноги в песке, пили пиво и болтали. А когда поужинали, то снова вернулись смотреть, как заходит солнце, ветер носит редкие пушистые семена каких-то растений, неслышно двигается песок. Когда же солнце скрылось и пески осветила луна, Марина, чтобы согреться, стала танцевать, и этот танец на вершине 15-метровой груды песка, изогнутой ятаганом от подножия и до макушки, я вряд ли скоро забуду.

Ночь была очень холодной, как и положено, в пустыне, а утро я начал с того, что вынес ведро. Это ведро, как символ нашей изнеженности было вручено нам для нужды в ночное время и стояло там, куда выходили двери всех комнат. Ведро было такого размера, что в нем вполне можно было искупать одиннадцатилетнего пионера. К моему удивлению, утром оно оказалось до половины полным. Стало понятно, что границы определения “изнеженный” можно было бы раздвинуть несколько шире, чем виделось крикливой китайской старухе, главной в этом пансионе.

За комнату с нас взяли восемь долларов. За завтрак — жидкую рисовую кашу и пампушки — $1,30.

Куча (Кучэ)

В древности — важный буддистский центр. Объяснение этого — в городе родился и, так сказать, работал некий царевич, который впервые перевел индийские сутры с санскрита на китайский. “Лоунли плэнет” рекомендует осматривать в городе две мечети, базар, если вы окажетесь в городе в пятницу, и некие развалины, которые находятся на расстоянии “20-минутной прогулки на северо-запад от главного перекрестка, где Тяньшань-лу делится надвое”.

Четыре раза, пока ехали через пустыню, мы видели в кювете машины: три грузовых фуры и трактор с прицепом, нагруженный огромным количеством хлопка. При подъезде к Куче мы увидели пятую машину.

Второстепенная дорога, на которой мы оказались, была перегорожена, стояла толпа людей и десятка три автомобилей. А в придорожном рве, врезавшаяся в дерево, смятая, лежала белая легковая машина с мертвым водителем-китайцем внутри. Тут же были полицейские, зеваки неспешно обменивались мнениями. И ничего не происходило. Потом два добровольца с лопатами спустились вниз. Зачем? В общем, мы застряли.

Выбирались проселочными дорогами, и когда добрались до города, времени что-либо осматривать было уже немного. К тому же выяснилось, что билетов на поезд до Урумчи нет. Ситуация зашла в тупик, когда и на автовокзале тетя за стеклом просигналила, что сегодня автобусов не будет. Я уже приготовился подкупать Эркина, с тем чтобы он отвез нас в столицу, как к нам подошел парень и предложил довезти до Урумчи за 17 долларов.

То ли это был частный автобус, который не имел отношения к автостанции, то ли мы с застекольной тетей совершенно не поняли друг друга, но факт остается фактом — через час мы выезжали из Кучи на спальном автобусе, успев даже осмотреть снаружи Большую мечеть.

Мы распрощались с Эркином. Отдали ему остаток от 300 долларов и 15 долларов от нас. Эркин — хороший водитель. Если окажетесь в Кашгаре и сможете объясниться, то вот его личный сотовый номер: 13657557140.

Отъезд

В Урумчи мы приехали около девяти утра. Вдоль дороги лежал снег, который поначалу мы привычно приняли за соль — соль часто можно увидеть в каменистой части пустыни.

Через несколько часов стало теплее, а в субботу — день отлета — совсем тепло.

В аэропорту соотечественники азартно паковали сумки с товарами. Потом в “дьюти-фри” плотные мужчины и энергичные женщины грубо кричали девушке-продавщице “куня, куня” якобы по-китайски, за что было стыдно и хотелось соотечественников наказать. Самолет опаздывал. Но, конечно, в конце концов мы улетели.

О Востоке

Перечитывая книгу Уилки Коллинза “Лунный камень”, я задумался, почему в английских романах так часто встречается путешествие на Восток, которое предпринимает герой. Самое простое объяснение можно найти, вероятно, в том, что многие восточные страны были британскими колониями, где жили, составляли состояние, делали карьеру честолюбивые джентльмены. Таким образом, отправляясь на Восток, герой осматривал кладовые империи.

Однако другое предположение кажется мне не менее, а может быть и более уместным. Восток для Британии был не только, фигурально выражаясь, источником золота и пряностей, но и местом таинственных и мудрых знаний, местом, посетив которое человек достойным образом расширял свой кругозор. Постигал немыслимые в Йоркшире понятия пустыни, жажды, видел людей, живущих по иным законам.

Оказавшись в Восточном Туркестане, я забыл о Шелковом пути. Может быть, потому, что образ его окончательно развеялся, а, может быть, потому, что исчезло пышное прилагательное, а путь — остался. Мы просто ехали, ветер нес песок, и каждая песчинка говорила “сейчас я здесь, и сейчас же исчезну совсем, навсегда”. И останется только бесконечная дорога.

Песок

Ссылки

Из энциклопедии Брокгауза и Ефрона.

Книга П.Хопкирка “Большая Игра против России: Азиатский синдром”.

http://www.johnthemap.co.uk/pages/kkh/kashgar.html — карта Кашгара.

http://www.johnthemap.co.uk/pages/kkh/yarkand.html — карта Яркенда.

http://www.maps-of-china.net/city/Urumqim.htm — карта Урумчи

Имена собственные

Айдынкёль — Aydingkul Lake	Полу — Polu
Али — Ali	Пудун — Pudong
Безекликские пещеры — Bezeklik Caves	Пятничная мечеть — Jama Masjid
Большая мечеть — Great Mosque	Равак — Rawaq Pagoda
Бэйцзин-лу — Beijing Lu	Рамада — Ramada Hotel
Бэнк ов Чайна — Bank of China	Сахара — Sahara Hotel
Великий шелковый путь — Silk Road	Синьцзян — Xinjiang
Виноградная долина — Grape Valley	Синьцзян майтянь — Xin Jiang Maitian Hostel
Восточный Туркестан — Eastern Turkestan