Главная » Ушибы » Мой путь к богу. Биография священника глеба каледы. VI Крестоношение… Отношение к страданиям выявляет духовный уровень человеческой души…

Мой путь к богу. Биография священника глеба каледы. VI Крестоношение… Отношение к страданиям выявляет духовный уровень человеческой души…

Второго декабря 2001 г. профессору, протоиерею Глебу Каледе исполнилось бы 80 лет. В жизни этого человека отразилась вся история нашей нелегкой эпохи, а своей «нетипичностью» его судьба лишь выявила ее узловые моменты.

Глеб Александрович Каледа родился 2 декабря 1921 г. в Петрограде. Его отец происходил из крестьянского сословия, а мать, урожденная Сульменева, - из старинного дворянского рода. В конце 20-х годов семья переехала в Москву, ту Москву, от которой сейчас остались лишь небольшие островки и осколки. Отец Глеб рассказывал, что город поразил его своей красотой, и та - настоящая - Москва навсегда осталась в его памяти.

Семья была глубоко верующей и церковной. Первым духовником Глеба был московский священник о. Владимир Амбарцумов, впоследствии арестованный и расстрелянный 5 ноября 1937 г. Последующих духовников Глеба Каледы постигла та же участь.

В раннем отрочестве мальчик лишился матери. К 30-м годам отец Глеба, экономист по специальности, достиг довольно высокого служебного положения. Комната в коммунальной квартире, где жила семья, стала приютом для многих возвращавшихся из ссылок священников и монахов. Подростком Глебу часто приходилось отыскивать нелегально живущих иереев, чтобы оказать им помощь.

Глеб Каледа закончил школу в 1941 г. В самом начале Великой Отечественной войны он был призван в армию. С декабря 1941 был на передовой, служил дивизионным радистом при «катюше». Г.А. Каледа прошел Волхов, Сталинград, Курск, Кенигсберг и закончил войну в Данциге (Гданьске). Господь хранил его: несмотря на то, что он был в пекле самых страшных сражений и немцы несколько раз вели прицельный артиллерийский огонь по его рации, он прошел войну без единой царапины и лишь однажды за четыре года перенес легкую контузию. Господь уберег его и от другого: обстоятельства сложились так, что за всю войну будущему священнику ни разу не пришлось применять свое табельное оружие; он ни разу не стрелял по человеку. А вот положить собственную жизнь «за други своя» он был готов неоднократно, о чем свидетельствуют полученные им боевые награды. Гвардии рядовой Каледа был награжден 16-ю орденами и медалями, в том числе орденом Боевого Красного Знамени, двумя орденами Отечественной воины и медалью «За отвагу».

Демобилизовавшись летом 1945 года, Г.А. Каледа поступил в Геологоразведочный институт. Он закончил его с отличием в 1951 г. по специальности «геологическая съемка» и сразу же поступил в аспирантуру. Много времени провел в полевых работах в высокогорных районах Средней Азии. В 1954 г. защитил кандидатскую диссертацию, в 1981 г. - докторскую. В 1987 г. стал профессором по специальности «литология». С 1961 г. был заведующим Отделом литологии коллекторов ВНИГНИ (Всесоюзный научно-исследовательский геологоразведочный нефтяной институт). В течение многих лет являлся научным руководителем ряда всесоюзных научных проблем. Профессор Каледа воспитал несколько поколений отечественных геологов. Всего по своей специальности он опубликовал более 170 работ; некоторые из них стали классическими. 20 с лишним лет был членом редколлегии академического журнала «Литология и полезные ископаемые».

Г.А. Каледа был счастлив в семейной жизни: в 1951 г. он женился на Лидии Владимировне Амбарцумовой, дочери своего первого духовного отца. У них родилось шестеро детей - четверо сыновей и две дочери; среди них - священники, настоятельница монастыря, врачи, ученые…

Казалось бы, послевоенная судьба Глеба Каледы вполне укладывается в рамки обычного талантливого ученого-естественника, прошедшего по ступеням типичной научной карьеры. Но была еще и другая сторона его жизни, далеко выходящая за рамки типичного. Ни молодым студентом, ни маститым ученым Г.А. Каледа не порывал своей связи с Церковью. Он был постоянным прихожанином храма Пророка Илии в Обыденском переулке. Его духовным отцом стал первый настоятель Троице-Сергиевой Лавры, назначенный после ее открытия в 1944 г., архимандрит Гурий (Егоров), впоследствии - митрополит Ташкентский, а затем - Симферопольский. В дальнейшем его окормлял митрополит Иоанн Ярославский (Вендланд), сам в прошлом талантливый геолог, духовный сын и ученик владыки Гурия. В начале 70-х гг. митрополит Иоанн предложил своему духовному сыну стать священником. Вопрос об открытом рукоположении не стоял: как священник Глеб Каледа никогда не получил бы регистрации в Совете по делам религий. Можно было говорить лишь о тайном священническом служении. И вот, в начале 1972 г. владыка Иоанн тайно рукополагает своего духовного сына вначале в диаконский сан, а через месяц - в священнический.

Началось пастырское служение отца Глеба. Можно говорить, что пойдя на этот шаг, он рисковал своей научной карьерой, своей работой, возможностью заниматься любимым делом. Но и более того: в те страшные годы никто не знал, не сменит ли коммунистическое государство политику медленного удушения Церкви на открытые гонения, не вернется ли оно вновь к физическому уничтожению священства. Отец Глеб совершал богослужения на своей квартире, и его необычно для нашего времени большая семья преобразовалась в церковный хор. «Не может укрыться город, стоящий на верху горы» (Мф. 5:14). Постепенно, несмотря на строгую конспирацию, все большее количество людей узнавало об этом домашнем приходе. Люди приходили туда молиться, становились духовными детьми отца Глеба. В своей квартире он многих крестил и венчал.

Однако со временем отец Глеб начал все более тяготиться конспиративной жизнью и необходимостью держать свое пастырское служение в тайне. Поэтому, когда наступили новые времена, он обратился к Патриарху Алексию II с просьбой позволить ему выйти на открытое служение. Патриарх благословил его на это, и с 1990 г. отец Глеб возглавил сектор Церковного просвещения в новосозданном Отделе религиозного образования и катехизации Московского Патриархата. На его плечи легла задача - создать сеть приходских и церковных школ в нашей стране, разработать для них учебные программы, пересмотрев при этом программы преподавания общеобразовательных предметов. Отец Глеб очень много занимался и лекционной деятельностью, а также стал духовником общины прихожан храма преподобного Сергия Радонежского в центре Москвы в Высоко-Петровском монастыре. Это был громадный, непосильный труд. Но кроме этого, отец Глеб первым из священников стал работать с заключенными в Бутырской тюрьме и восстанавливать там храм, первым настоятелем которого и был назначен весной 1993 г.

В Бутырке отца Глеба любили все: и охрана, и заключенные. Нужно было видеть, как ждали обитатели камер его визита, как трепетно и с каким глубоким уважением относились к нему и как упрашивали его побыть с ними еще немножко.

Несмотря на огромную занятость, отец Глеб находил время для того, чтобы писать. Во всех его трудах запечатлялся его уникальный жизненный опыт, соединение громадных научных знаний и глубокой богословской эрудиции с разумной и обоснованной верой. Он подготовил несколько серьезных богословских работ, написал толкование на библейское повествование о сотворении мира и постоянно работал над книгой «Домашняя церковь», отдельные главы из которой ходили в «самиздате». Но объектом его особого интереса и внимания была Туринская Плащаница. Его труды о ней можно назвать основополагающими в этой области.

(Статья, подытоживающая изыскания о. Глеба о Туринской Плащанице, стала последней его прижизненной публикацией (см. ж. «Альфа и Омега» № 2 за 1994 г.). Позднее она была издана отдельной книгой и массовым тиражом в издательстве «Зачатьевский монастырь», также были изданы книги «Домашняя церковь» и сборник проповедей «Полнота жизни во Христе». - Изд.)

Тяжелая болезнь пришла неожиданно. Отец Глеб переносил физические страдания с мужеством и верой, продолжая работать до самого последнего дня. Он умер после повторной операции. Его последними словами были: «Не волнуйтесь за меня, мне очень хорошо».

На его отпевание собралась не только вся церковная Москва, но и коллеги геологи, а также освободившиеся заключенные и сотрудники тюрьмы. Именно тогда воочию было явлено, как много людей его любили, как многим он был нужен. В службе, которую возглавил архиепископ Солнечногорский Сергий, председатель Отдела милосердия и благотворительности Московского Патриархата, приняло участие более 50 священников и диаконов. Большой храм преп. Сергия Радонежского в Высоко-Петровском монастыре, в котором проходило пастырское служение отца Глеба, был переполнен молящимися. Все отмечали особую атмосферу светлой печали, царящую в храме. Да, мы прощались с любимым пастырем. Вся жизнь отца Глеба была для окружающих его уроком христианской любви, и любовь эта превращала печаль по усопшему в радость грядущего Воскресения.

Теперь, спустя годы после кончины отца Глеба, близкие ему люди видят, что ни одного из дел, начатых им, не пропало; это радостный знак того, что Господь, благословивший его начинания, Сам заботится об их успешном продолжении.

Мне бы хотелось сообщить читателю свои впечатления об отце Глебе, которые остались в памяти за те два с половиной года, когда я был его прихожанином, духовным чадом и сотрудником.

Я видел отца Глеба в разных обстоятельствах: в тюрьме и на официальных приемах, в горах и на берегу моря, в центре больших городов и в лесах, на море, на суше и в воздухе. Я видел его с самыми разными людьми: с Патриархом и с отъявленным атеистом и сталинистом, с премьер-министром Греции и с заключенными, с видными учеными и таксистами, с мужчинами и женщинами, взрослыми и детьми. Все это множество встреч вырисовывало фигуру человека, удивительно талантливого и многогранного, но и удивительно цельного, человека, являющего пример высокого христианского настроя души и этим приводящего ко Христу множество людей.

Ну и, конечно же, я видел отца Глеба за молитвой: в великолепных соборах и восстанавливаемых церквах, в домашней обстановке и на природе, в монастырях, в тюрьмах и больницах. Все то, что я увидел, я и пытаюсь выразить в словах.

Когда я вспоминаю отца Глеба, чаще всего перед моими глазами встает такая картина. Жаркий летний день. Мы с батюшкой гуляем по маленькому критскому городку, дожидаясь отбытия нашего парохода в Афины. Самое жаркое время дня; местные жители отдыхают после обеда. Запыленная зелень кипарисов, ослепляющая белизна стен домов и песка под ногами. Залитые солнцем улицы совершенно пустынны, лишь одна маленькая девочка гоняет вдалеке на велосипеде. Увидев двух пешеходов, она едет к нам навстречу, объезжает вокруг, внимательно разглядывая нас со всех сторон. Вдруг она резко поворачивает руль, подъезжает поближе и, бросив велосипед, идет навстречу священнику.

Приблизившись, девочка произносит: евлогите, патер («благословите, отче») и протягивает руки для благословения. Отец Глеб снимает шляпу и медленно, широким крестом крестит девочку: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа» и, нагнувшись, целует ее в голову, а та очень почтительно прикладывается к его руке. Затем девочка разворачивается и бежит к своему велосипеду. «Какие хорошие тут дети», - улыбается отец Глеб.

Что поражало в отце Глебе, - это та молодость духа, которую он сохранил, несмотря на свой почтенный возраст. Эта молодость проявлялась в его энергии, его работоспособности, его мобильности, его улыбке. В нем совершенно не было старческой брюзгливости и закоснелости. При всей серьезности и мудрости прожившего долгую жизнь человека в нем была некая лучезарная детскость, неподдельный интерес к каждому новому человеку и ко всему Божию творению. Он всегда был открыт для всего нового, и никакие непривычные формы сами по себе не вызывали у него раздражения. Он хотел видеть суть и не позволял внешним впечатлениям заслонить ее. Наверное, именно в этом корень той внимательной доброжелательности, с которой он относился к людям.

Отец Глеб был очень одаренным человеком. И, наверное, одним из главных его даров был дар высшей свободы во Христе. Поразительно, насколько он был лишен одного из наиболее устойчивых последствий 70-летнего коммунистического правления - угрюмой провинциальности, которая, увы, иной раз проявляется даже в лучших из нас. Широта его взглядов, мыслей, его мироощущения, открывавшаяся в общении с ним, поражала: неужели этот человек всю жизнь свою прожил в стране с запертыми на все замки границами, в стране с жесточайшей диктатурой, физически истреблявшей любое проявление инакомыслия? Он жил так, как будто никогда не существовало ни границ, ни ограничений.

Эта свобода и была тем внутренним двигателем, энергией которого питалась как литургическая и молитвенная жизнь батюшки, так и человеческие, личностные его качества: открытость, мобильность, теплота, легкость в общении и общежитии. И великая радость, которой была пронизана его столь нелегкая жизнь, также коренилась в этой свободе.

Отец Глеб стремился во всем и в каждом увидеть добрую основу и апеллировать к ней. Не случайно одним из любимых библейских примеров, к которому он часто возвращался, была проповедь апостола Павла в Афинах. Ее отец Глеб считал образцом христианской проповеди, ибо апостол Павел начал не с обличения идолопоклонников-афинян, а с похвалы за проявляемое ими «особое благочестие». «Если бы я был афиняном того времени, - говорил отец Глеб, - я сразу навострил бы уши: чему же хочет научить меня этот похваливший мое благочестие еврей?» Сам он в свое время услышал эту весть, принял ее в себя и за всю свою долгую и очень сложную жизнь ни разу не изменил ей.

Когда мы с ним были в Афинах, я привел его на Ареопаг, откуда проповедовал апостол Павел, и сфотографировал на этом месте. Отец Глеб сидит, задумавшись, вокруг него покрытые темной зеленью афинские холмы, внизу - крыши большого города и черепичные купола церквей, а над ним синее-синее небо.

Думаю, что «павлов» подход был главным фактором того, успеха, который сопутствовал последней крупной миссии в его жизни - его тюремному служению. Я помню, как серьезно он готовился к первому походу в Бутырку. Помню, как мы с ним туда зашли, какое давящее впечатление тогда с непривычки оказали на меня эти затворы, решетки, темные засаленные стены, липкий спертый воздух, побыв в котором минуту, мучительно хотелось поскорее принять душ. Помню, как мы впервые встретились с колонной заключенных, которую вели навстречу нам вниз по лестнице. Одинаковые телогрейки, бритые головы, лица, в которых тогда виделись лишь жестокость и порок, - все это привело меня почти к полному параличу воли. Казалось, что можно сказать этим людям? И вообще, зачем им то, что я мог бы сказать? Слов не было…

К счастью, говорить начал отец Глеб. И буквально после нескольких слов, сказанных им, зал растаял. Не было больше скрытой враждебности, ухмылок, неприятия. Не было ряда одинаковых бритых голов. Были человеческие лица, лица несчастных людей, запутавшихся, грешных чад Божиих, оказавшихся в нечеловеческих условиях существования, отчаявшихся обрести в жизни добро и свет.

Я наблюдал потом, как принимали батюшку в тюрьме. Мы уходили от заключенных уже после отбоя. Но разговора с батюшкой ждали еще и работающие там офицеры, так же, как и заключенные, проводящие большую часть своей жизни за решеткой… И уже глубоко заполночь возвращался домой невысокий, сухонький пожилой человек с неподъемно тяжелым «дипломатом» в правой руке.

Я был с ним, когда нам показали поруганный тюремный храм, и я прислуживал на первой Литургии, которую совершал в нем отец Глеб - первой Литургии после семидесятилетнего запустения. Это была пасхальная Литургия в Светлый вторник 1992 года. Я помню, каким торжеством звенел голос отца Глеба, когда он - первым после долгих десятилетий молчания - провозглашал пасхальное приветствие.

Я, да и не я один, видел работу батюшки с «обычными» подследственными и осужденными. Однако его работа со смертниками шла без свидетелей: мы знаем о ней только по его собственным очень немногословным рассказам. Он проводил в камере смертников многие часы, оставаясь с ними один на один. Нескольких из них он крестил, и они пересмотрели всю прошлую жизнь. Отец Глеб неоднократно говорил, что нигде не видел такой горячей молитвы, как в камере смертников. Увиденное там еще более убедило его в необходимости отмены смертной казни, ибо, по его словам, «мы приговариваем к смерти одного человека, а казним уже совсем другого»…

Отец Глеб очень любил Россию, ее природу, живущих в ней людей. Он всю жизнь был верным членом русской ветви Вселенской Православной Церкви. Но при этом он никогда не забывал о вселенском измерении и вселенском призвании Православия. Он все время напоминал своим духовным чадам, что Церковь наша не исчерпывается Россией, и что мы в России, так же как и члены других поместных православных Церквей, вместе питаемся из одного и единого Источника. Помню, с какой радостью он рассказывал об открытии новых православных приходов в Калифорнии, в Португалии, в Корее. Он считал, что бедствия, посланные в нынешнем веке нашей стране, во многом промыслительны, и что вызванное ими русское рассеяние послужило свидетельству о Святом Православии даже до концов земли.

Помню, как он радовался в православной Греции. «Ведь я никуда не уезжал, - повторял он. - Я на родине! Я в православной стране!» Он был счастлив возможности служить в греческих храмах. Нужно сказать, что и греки совершенно не ощущали его иностранцем и обращались к нему почтительно-ласково: геронта - «старче».

А насколько непритязательным был этот маститый ученый, ветеран войны, заслуженный протоиерей! Он мог работать и работал в любых условиях, лишь бы были под рукой карандаш и бумага. Он не требовал себе отдельных кабинетов, автомобилей с водителем, секретарей, курьеров. С раннего утра до позднего вечера он месил московскую слякоть, постоянно с тяжеленным портфелем, в котором с предметами богослужебными соседствовали книги и рукописи; его толкали в общественном транспорте, он мог и выстаивать длинные очереди; помню, как он попросил меня пойти с ним в магазин и помочь нести яблоки, которые он покупал для заключенных.

Однажды в командировке ему купили билет на пароход в первом классе. Отец Глеб был невероятно смущен: «Как, зачем это? Я ни разу в жизни не ездил первым классом. Стоит ли? Ведь можно и попроще». Но хозяева наши были неумолимы: «Вам, отец Глеб, полагалось бы ездить первым классом со дня вашего появления на свет!»

Одним из самых основных понятий христианской жизни для него было благоговение. Часто, заметив во время богослужения, что кто-то был невнимателен, небрежен, он посвящал проповедь именно этой теме, справедливо указывая, что из современной жизни чувство благоговения изгнано почти без следа. Для него не было второстепенных моментов богослужения, - в каждом он видел полноту смысла. Чувством благоговения он явно жил и сам, и не только в храме. В его отношении к людям, к человеческой жизни, пожалуй, основным было благоговейное почитание Творца, Которого он умел видеть в Его творениях. Но благоговение отца Глеба не имело ничего общего со жреческой важностью; к себе он относился просто.

…Вот удивительный эпизод. Исповедуется мальчик, совсем маленького роста. Низко наклоняться к нему батюшке уже не просто, - и он, старый священник, становится на колени перед ребенком и так принимает его исповедь.

Отец Глеб скончался на 73-м году жизни после тяжелой продолжительной болезни. Мы не знаем, что, скрытое от наших глаз, было явлено ему в его последние минуты. Но мы можем с уверенностью сказать, что те молитвы, которые он возносил за каждого из нас в течение своей земной жизни не прекращаются и теперь, когда он с дерзновением стоит перед престолом Господним.

Телевизор Праздники Пост VIII. О домашнем богослужении Место богослужения Богослужебные круги Схемы богослужения и пособия IX. Брак честен, ложе нескверно X. Блуд и прелюбодеяние XI. Брак и современное общество (для родителей взрослеющих детей и для духовников) Часть 1 Часть 2 XII. Семья и дом священника Заключение Воспоминания об отце Часть 1 Часть 2

В послании к христианам Рима, – города разврата и власти, – апостол Павел писал: «умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего, и не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» ().

Для многих из тех, кто вышел из православных семей, брак с неверующей или с неверующим был причиной ухода из Церкви и угасания веры. Для других брак с женой – сестрой во Христе способствовал духовному возрастанию.

Вопросы семьи и брака волнуют молодежь и родителей взрослеющих детей, с ними постоянно сталкиваются духовники.

В этих очерках автор попытался изложить православное понимание брака, идущее от первых веков, и рассмотреть пути построения домашней церкви в разных исторических условиях, основываясь на Писании, на творениях Отцов и учителей Церкви и на постановлениях Церковных Соборов. Эта книга – не монография и не диссертация; она состоит из серии очерков, которые можно читать независимо друг от друга. Такое построение делает возможными и порой даже неизбежными повторения. Каждый очерк написан более или менее в своем особом ключе и рассчитан на свой круг читателей: одни из них – для тех, кто готовится вступить в брак, другие – для воспитывающих детей, а некоторые – для родителей взрослеющих детей и духовников; наконец, «Семья и дом священника» – для лиц духовного звания и их жен.

Академические богословы могут изучать и критиковать взгляды на брак бл. Августина, Фомы Аквинского, Лютера, восточных еретиков, могут посвящать им свои диссертации. Для рядового же члена Церкви и для приходского священника такой детальный анализ не представляет ни нравственного, ни практического значения и интереса. Введение в книгу такого материала потребовало бы значительного увеличения ее объема, затруднило бы чтение для большинства тех, кому книга адресована, и осложнило бы публикацию . Если хотя бы для одной зарождающейся семьи – домашней церкви – эти страницы будут небесполезны, можно считать, что время, которое автор провел над рукописью, не пропало даром.

Введение

Церковь есть школа любви к Святой Троице и людям, – любви созерцательно-молитвенной и активно действующей. Все в Церкви освящается Духом Святым.

Церковь – это также освященное место общей молитвы, место общего участия ее членов в христианских таинствах, и прежде всего в Таинстве таинств – святой Евхаристии. В ней слушают слово Божие, знакомятся с жизнью святых подвижников, праведников и мучеников Христовых, с нравственными заповедями христианства.

В идеале семья – это первичная клеточка церковного тела, кирпичик церковного здания. Чтобы стать домашнею церковью, она должна обладать некоторыми свойствами и признаками Церкви.

Через таинство бракосочетания семья освящается благодатью Святого Духа, как освящается ею все входящее в .

Она должна постоянно созидаться на взаимной любви всех ее членов.

Ей следует быть местом совместных молитв супругов и детей.

Необходимо ощущать свою связь с Поместной , а через нее – и со Вселенской.

Семья должна быть местом просвещения своих членов Словом Божиим через чтение Евангелия и других книг Священного Писания , а при возможности – и через ознакомление с творениями Отцов и с церковным уставом.

Семья в целом и каждый ее член должны воспитываться в предании себя воле Божией («сами себя и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим»).

Семья – это место творения дел любви каждым ее членом и всеми вместе.

Как упоминалось в «Предисловии», понятие домашняя церковь идет от апостольских времен. Деяния апостолов и апостольские Послания сохранили нам имена Акилы, родом понтянина, и его жены Прискиллы, пришедших из Италии в Коринф (). Ап. Павел называет их сотрудниками своими во Христе, и пишет, что они «голову свою полагали» за его душу и что не один он их благодарит, «но и все церкви из язычников» (). Они приняли ап. Павла в Коринфе по закону христианского братства и ремесленного сотоварищества, сопровождали его из Коринфа в Сирию и проповедовали в Ефесе «путь Господень» ().

В Первом послании к Коринфянам ап. Павел передает приветствие Акилы и Прискиллы с домашнею их церковью (), другой раз он шлет им самим приветствие в Рим (), упоминает он их и во Втором послании к Тимофею (4:19) .

В Послании к Колоссянам упоминается домашняя церковь Нимфана ().

В Послании к Филимону благословение шлется и самому Филимону, «возлюбленному и сотруднику нашему, и Апфии, (сестре) возлюбленной <...> и домашней <...> церкви» ().

В Послании к Римлянам ап. Павел приветствует, по-видимому, супругов Андроника и Юнию, Филолога и Юлию, Руфа с матерью, которую он называет и своею матерью.

К сожалению, Апостольские послания и Деяния почти ничего не говорят о внутренней жизни таких домашних общин: она была и без того известна адресатам.

Домашняя церковь существовала на протяжении всей истории христианства. Было бы радостно и полезно, если бы нашелся человек, который написал бы очерки по истории домашних церквей; причем лучше, если бы за это взялась женщина, ибо женщины более тонко чувствуют дух семьи, они в основном и создают атмосферу домашнего уюта, тепла и любви. В такой книге нашли бы для себя много полезного не только матери и молодые девушки, но и мужчины, и юноши.

В такой книге можно было бы вспомнить мчч. Терентия и Неониллу и их чад (пам. 28. X), препп. Андроника и Афанасию (9. X), мчч. Клавдия и Иларию (19. III), Василия и Эмилию – родителей свтт. Василия Великого и Григория Нисского, Григория и Нонну – родителей свт. Григория Богослова и св. Кесания, Петра и Февронию, муромских чудотворцев, князя Федора Смоленского и чад его Давида и Константина, Ярославских чудотворцев, семейство священников Алексия и Сергия Мечевых (отца и сына) и многих других, причисленных и непричисленных к лику святых.

Скромные огоньки домашних церквей часто не замечали, они терялись в сиянии монастырского благочестия и соборного богослужения. Домашняя же церковь – сокровенная, устроенная по слову Евангелия: войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись» ().

Перед христианством всегда стоят две задачи: первая, вечная, внутренняя – стяжание Духа Святого, вторая историческая, внешняя. В первые века такой задачей был апостолат через мученичество, в IV–VIII веках – раскрытие вечной Христовой истины через проповедь и догматы, позднее – возведение народа Божия к благодати и чистоте и его религиозное просвещение через монастыри как центры христианского подвижничества и культуры и т.д., хотя сами монастыри появились много раньше. В наше время исторической задачей является созидание домашних церквей.

Для Русской Поместной Церкви в этом все ее будущее: научатся ее члены создавать домашние церкви – будет существовать Русская , не сумеют – Русская Церковь иссякнет.

В современном секуляризованном мире домашние церкви вообще приобретают особое значение. Но нигде потребность в них не ощущается так остро, как в государствах, где атеизм объявлен официальной идеологией . Христова будет существовать вечно. «И врата ада не одолеют ее» (). Вопрос лишь в том, где будет гореть ее живой огонек, кто войдет в нее.

В значительной мере Русская Православная справилась с выпавшими на ее долю испытаниями, что так неожиданно раскрылось в дни празднования Тысячелетия Крещения Руси и в чем мы могли убедиться за последующие годы. Сейчас у нас новые проблемы, новые задачи, новые трудности.

Признание Церкви широкой общественностью и властью не только облегчает ее положение в государстве, но и создает новые трудности для ее членов. Оно создает условия для теплохладности в исповедании и делах веры, для компромиссов, для проникновения в церковное общество околоцерковных псевдохристианских взглядов, попыток модернизации православия в угоду миру и его слабостям и т.д., для снижения моральных, нравственных норм, для игнорирования канонических требований, для утраты чувства благоговения перед святыней, что наблюдается во многих зарубежных странах.

Быть верующим недавно было опасным, – сейчас становится модным. К Церкви пытаются примазаться те, кто в годы гонений боялся ходить в ее храмы; те, кто в годы гонений благополучно отсиживался в заграничном комфорте, теперь пытаются разорвать единство Русской Православной Церкви и соблазнить своею проповедью ее верных чад и вновь приходящих под ее благодатный покров. Все это создает новые трудности, новые проблемы в создании домашних церквей – христианских православных семей, и не следует считать, что отсутствие государственного преследования

У Иоанна Златоуста имеется две беседы на слова: «Целуйте Прискиллу и Акилу» (Беседы на разные места Священного Писания . Т. III. СПб., 1862, ее. 417–450). К сожалению, св. отец Церкви не касается их домашней жизни.

В настоящее время период открытых гонений на кончился, и начались гонения скрытые: кампания в средствах печати, по радио и телевидению, цель которых – принизить значение Православия в истории и жизни России, объявить Церковь несовершенной, отсталой, устаревшей, менее «прогрессивной», чем другие религиозные организации. – Изд.

Протоиерей Глеб Каледа родился и вырос в православной семье, после окончания школы (в 1941 г.) был призван в армию и прошел всю войну гвардии рядовым, после демобилизации (в 1945 г.) поступил в Московский геолого-разведочный институт, затем в аспирантуру (1951 г.). В это же время он вступает в брак с Лидией Владимировной Амбарцумовой, дочерью его первого духовника, ныне прославленного в лике священномучеников священника Владимира Амбарцумова. Последовали рождение и воспитание детей, защита кандидатской диссертации, научная и педагогическая работа. В 1972 г. он был тайно рукоположен в диакона и иерея1, и с этого момента обширная научная деятельность (защита докторской диссертации, присвоение звания профессора, руководство сектором и отделом) проходит одновременно с тайным священническим служением в домовой церкви. После выхода в 1990 г. на открытое священническое служение и вплоть до 1994 г. — клирик и настоятель в московских храмах, основатель и первый ректор православных катехизаторских курсов (которыми была заложена основа сегодняшнего ПСТГУ), зав. сектором просвещения и катехизации Отдела по религиозному образованию и катехизации Московского Патриархата, первый настоятель храма Пресвятой Богородицы при Бутырской тюрьме (будучи в это же время священником храма Преподобного Сергия Радонежского в Высокопетровском монастыре); в 1994 г. возведен в сан прото-иерея.

За этим простым перечнем фактов стоит жизнь человека, с самого детства преданного Церкви (в детской игре во дворе он на стороне белых, потому что красные не верили в Бога). В подростковые годы по благословению своего духовного отца он, не привлекая к себе лишнего внимания, разыскивал и посещал в Подмосковье семьи “лишенцев”, то есть оставленных без про-довольственных карточек священнослужителей и мирян, подвергшихся гонениям за религиозные убеждения, — для оказания им помощи (воспоминания игумении Иулиании (Каледы) и священника Кирилла Каледы). Время войны, которую он мужественно и верно (и невредимо!) прошел от начала до конца, заслужив и боевые награды, и уважение товарищей, отец Глеб называл временем “удивительной духовной свободы”. В 1944 году в письме с фронта он писал: “Нам надо отдать себя Его воле — и только. Что нам опасность? Разве наш дом здесь?”, и дальше, о строительстве защитных окопов: “В них не ощущаю потребности <…> Разве нет у нас Сильнейшей защиты?”. Свою защищенность он определял “своей верностью”, “своим желанием Его воли над нами”. И Господь, у Которого отец Глеб всегда был священником (см. воспоминания отца Иоанна Каледы “Чу-до, связанное с отцом Глебом”), сохранил невредимым пастыря Своей Церкви.

После окончания института архимандрит Иоанн (Венд-ланд), под духовным руководством которого находился отец Глеб, благословил его на брак и на занятие наукой; спустя многие годы он же, будучи уже митрополитом, предложил отцу Глебу стать тайным священником и рукоположил его.

Опыт построения семьи (у отца Глеба и матушки Лидии Владимировны шестеро детей, семнадцать внуков), опыт пастыря, свои наблюдения, размышления, Писание, труды Отцов, — все это, осмысленное и преломленное ясным умом и духовной опытностью, легло в основу книги отца Глеба “Домашняя церковь”. Для многих читателей она стала “главным трудом отца Глеба, поскольку охватывает все аспекты повседневной жизни христианина и содержит подробные разъяснения по тем вопросам, которые волнуют каждого, но ответы на которые не так просто найти без должного духовного руководства” (“Прото-иерей Глеб Каледа как церковный писатель”). Книга пользуется неизменным спросом, не раз переиздавалась (в настоящем томе — четвертое ее издание), переведена на французский, сербский, румынский языки. В заключение книги отец Глеб пишет: «Для православного христианина семья — это его домашняя церковь, в которой он сам возрастает, сам учится духовной жизни и учит других <…> христианская семья — это малое апостольское поле. Для тех, кто живет в браке, эти слова апостола Павла, 2 Тим 2:1-2 должны звучать так: “Богатство своей православной веры передавайте детям, чтобы те были способны научить и внуков, чтобы ваше скромное, но драгоценнейшее богатство преумножалось бы в роде вашем”».

Главные темы для отца Глеба — семья, воспитание, жизнь в Церкви — звучат и в его мемуарах “Записки рядового”, которые он посвятил “памяти дедов и батьков, меня воспитавших, моим детям и внукам, которым предстоит воспитывать младенцев”. Эти воспоминания и идущие сразу за ними воспоминания матушки Лидии Владимировны безусловно обладают большой познавательной ценностью как свидетельство о людях гонимой Церкви — но и о бесконечной красоте и глубине христианского брака.

Далее в книге помещены проповеди, большая часть которых произнесена отцом Глебом в храме преподобного Сергия Радонежского в Высокопетровском монастыре. Проповеди объединены в три группы — праздничные проповеди, группа проповедей с общим названием “Жизнь в Церкви”, покаянные проповеди, а открывает весь корпус Слово на пассии на тему Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его. Два издания проповедей давным-давно разошлись, а спрос на них есть и поныне.

Записки тюремного священника “Остановитесь на путях ваших…” открывают еще одну сторону пастырского служения отца Глеба. В конце 1991 г. он начал регулярно посещать Бутырскую тюрьму, а весной 1993 г. был назначен настоятелем восстанавливаемого им тюремного храма. “В служении людям, находящимся в узах, отец Глеб, в эту уже вечернюю пору своей жизни, видел возможность передать тот огромный потенциал веры и любви к ближнему, носителем которого он был <…> Вот это и есть то семя, которое он сеял и которое дало такие обильные плоды” (из Слова Святейшего Патриарха). В “Записках…” отражен личный опыт пастырской работы отца Глеба с заключенными и содержится такой подробный разбор уникальности и особых проблем этой работы, что из него многое могут почерпнуть приступающие к ней. И, как традиционно для данного издания, этот труд отца Глеба оттеняется “взглядом со стороны” — воспоминаниями А. Л. Дворкина, работавшего в последние годы вместе с отцом Глебом и бывшего с ним при начале его тюремного служения, и письмами заключенных отцу Глебу и Л. В. Каледе.

Следующие разделы книги содержат те труды отца Глеба, которые не связаны непосредственно с его пастырской деятельностью, а есть скорее результат его размышлений как человека Церкви и как ученого. Это “Очерки жизни православного народа в годы гонений”, которые начинаются словами “Гонения на Церковь — это закон ее истории. Христос говорил <…> Если Меня гнали, будут гнать и вас…”. В “Очерках…” страницы жизни Церкви после 1917 года явлены как естественное следствие положения Церкви в России еще с петровских времен. Но гонения и тяжесть положения Церкви не составляют главного содержания и сущности истории Православия в России в ХХ веке. “Это была славная, героическая эпоха, — пишет отец Глеб. — Церковь выдержала жесточайшие гонения, сохранила чистоту веры, укрепилась сонмом мучеников <…> Она в сложнейших, небывалых в истории трудных обстоятельствах проповедовала, учила, готовила кадры духовенства, занималась апологетикой”, чему, можем мы добавить, ярким свидетельством служит жизнь самого отца Глеба.

Знания и опыт ученого, вера глубоко воцерковленного человека естественно и благодарно соединились в работах отца Глеба “Библия и наука о сотворении мира” и “Плащаница Господа нашего Иисуса Христа”. Отец Глеб говорил, что только плохая наука (которая тем самым и не наука вовсе) тщится опровергать истины веры и только плохая религия (иными словами, суеверие) восстает против науки. Отстаиванию этого тезиса и была посвящена его работа “Библия и наука о сотворении мира”. Статья о Туринской Плащанице была первой (и единственной) прижизненной публикацией отца Глеба в церковной печати. С момента ее опубликования в “Альфе и Омеге” в 1994 г. она выдержала пять переизданий (в виде отдельной брошюры) и неоднократно перепечатывалась (целиком или фрагментами) в газетах и журналах, так что общий тираж ее, пожалуй, недалек от двухсот тысяч экземпляров. Поистине захватывающая история работы с отцом Глебом над этой статьей описана в воспоминаниях М. Журинской.

Отец Глеб составил программу 42-часового курса лекций “Православная апологетика”, рассчитанного на слушателей первого года обучения на Православных курсах катехизаторов, и подготовил ряд лекций этого курса, которые вместе со статьей из личного архива отца Глеба “Основатель русской апологетики Ломоносов” вошли в следующий раздел книги, завершающийся воспоминаниями В. И. Гоманькова, близкого друга отца Глеба, доктора физико-математических наук, консультациями которого отец Глеб пользовался при написании работы “Библия и наука о сотворении мира”.

Отдельное место в книге занимают воспоминания об отце Глебе соучеников, учеников и коллег-геологов, которые открывают практически неизвестную церковному читателю сторону жизни отца Глеба в науке. Читать их особенно интересно потому, что они свежи, непосредственны, их авторы свободны от житийных канонов и тем самым их свидетельства весьма значимы.

Кажется почти невероятным, как могли в одной жизни поместиться все эти труды ученого, пастыря, педагога, воспитателя, солдата, но, немного зная отца Глеба, дерзну предположить, что он был бы с теми, кто, выслушав: …и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать, сказал бы только: Я сделал то, что должен был сделать.

Отцу Глебу было много дано, — и таланты, и большая жизнь в очень непростое время, и семейные радости, и испытания войной, трудами, болезнью, — и на Евангельское обетование …от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут он смог многим, очень многим ответить.

Представляя эту замечательную книгу, нельзя не отметить особых заслуг ее составителя Василия Глебовича Каледы, сумевшего не только собрать из разных источников и организовать подготовку к публикации огромного разнопланового и разрозненного материала, но и сопроводить его многими фотографиями и репродукциями живописных работ отца Глеба.

1Тайное рукоположение — рукоположение без официальной регистрации, которая в те времена была невозможна и немыслима для человека, имеющего такое образование, как у отца Глеба. Кроме того, совершаемое в те времена по инициативе архиереев, тайное рукоположение преследовало еще и цель создания группы священнослужителей, которые могли бы взять на себя пастырское окормление православного народа, если бы на Церковь обрушилась новая волна гонений, могущая поставить ее на грань полного разгрома.

Тайно рукоположенные священники совершали богослужения и требы в церквях, тщательно “законспирированных” и размещавшихся просто в жилых помещениях. О том, как в одной из комнат квартиры, где жил отец Глеб с семьей, была создана из ничего и жила домовая церковь в честь Всех святых в земле Российской просиявших, см. воспоминания детей отца Глеба — священника Кирилла Каледы и игумении Иулиании (Каледы) — и матушки Л. В. Каледы.

Я никогда не был близким личным другом отца Глеба и его семьи, но у нас были очень теплые и доверительные отношения примерно с 1971 года. Я иподиконствововал в Феодоровском кафедральном соборе г. Ярославля у митрополита Иоанна (Вендланда) с 1968 г. Глеб Александрович стал приезжать в гости к Владыке Иоанну в Ярославль с осени 1971 г.

Митрополита Иоанна, Глеба Александровича и тайного священника Николая Иванова (которого все знали как Николая Павловича, бывшего преподавателя Саратовской духовной семинарии и сотрудника редакции «Журнала Московской Патриархии») объединяла крепкая дружба. Священник Николай Иванов был моим духовным наставником с 16 лет.

Отец Николай Иванов и Глеб Александрович, связанные духовными узами, любили приезжать на праздники и по воскресным дням, когда позволяли обстоятельства, в гости к митрополиту Иоанну. На богослужении они помогали в алтаре в качестве иподиаконов.

После того как в 1972 г. митрополит Иоанн рукоположил его в сан священника, отец Глеб продолжал иподиаконствовать в стихаре с орарем, обычно исполняя обязанности книгодержца. Он в определенные моменты богослужения держал раскрытую книгу – «Чиновник архиерейского священнослужения», – по которой Владыка Иоанн читал молитвы. Митрополит Иоанн читал молитвы вслух, поэтому отец Глеб всегда их внимательно и сосредоточенно слушал.

Хотя иподиаконов положено причащать вместе с народом вне алтаря, но митрополит всегда причащал «иподиакона» Глеба у престола справа со лжицы, что никаких подозрений со стороны не вызывало, а воспринималось как некоторое чудачество архиерея. При этом как бы в шутку Владыка Иоанн называл московского гостя и старого друга «отцом Глебом». На это никто внимания также не обращал.

Митрополит Иоанн молился всегда сосредоточенно, литургия проходила на духовном подъеме, а отец Глеб фактически, хотя и не явным образом, участвовал в сослужении литургии своему архиерею и причащался из его рук после причащения священнослужителей у святого престола.

Это, конечно, никак не могло укрыться от бдительного ока уполномоченного Совета по делам религий и товарищей из соответствующей организации. Однако никакой реакции на иподиаконство в Ярославском соборе профессора геологии не последовало. Могу объяснить это только следующими соображениями.

Контролирующие Церковь товарищи понимали: если на работе профессора Глеба Александровича Каледы узнают, что он выполняет обязанности иподиакона в православном храме, то с работы он будет вынужден уйти.

Но профессор – человек умный и энергичный, поэтому он будет искать возможность устроиться на работу в Церкви: либо сотрудником какого-либо церковного учреждения, либо священником в провинциальной епархии. Ни то, ни другое «приобретение» Православной Церкви уж никак не порадует кагебешное начальство в Москве. Пусть уж лучше профессор «чудит» потихоньку в Ярославле, так как огласка этого может привести к нежелательным последствиям для самих этих товарищей.

Когда отец Глеб приезжал в гости к митрополиту Иоанну, всегда велись оживленные разговоры по научным и богословским вопросам, а также и о церковной жизни как в СССР, так и за рубежом. Отец Глеб во всех этих вопросах был весьма эрудирован.

Когда же они хотели поговорить о том, что не предназначалось для посторонних ушей (а в архиерейском доме эти «уши» могли располагаться в каждой комнате), тогда использовался традиционный дипломатический прием Владыки Иоанна. Митрополит предлагал своему собеседнику: «А не пойти ли нам погулять?» Собеседник соглашался.

Митрополит надевал гражданское пальто, шляпу или шапку по погоде, и начиналась прогулка вдвоем по тихим улочкам Ярославля. После завершения деловых разговоров собеседники возвращались в церковный дом.

Однажды отец Глеб по служебным обстоятельствам не смог приехать на именины к владыке и послал в качестве представителя своего многочисленного семейства одного из своих сыновей – милого и застенчивого юношу Ваню. Он приехал накануне именин. В небольшой приемной комнате на втором этаже старого деревянного дома на улице Карабулина недалеко от Феодоровского кафедрального собора состоялось Ванино поздравление владыки от папы и всего семейства.

После окончания торжественной речи Ваня достал красивую деревянную шкатулку и вручил ее митрополиту со словами: «Это для вашей панагии от нашей семьи». На это Владыка Иоанн ответил громогласным возгласом удовлетворения.

Но это было только начало. После этого Ваня достал следующую новую деревянную шкатулку и произнес: «Это для Вашего креста от нашей семьи». И так продолжалось довольно долго, пока целая гора шкатулок от семейства Каледы не заполнила стол. В них можно было удобно хранить архиерейские кресты и панагии. Владыка Иоанн был очень рад «привету» от своих друзей.

После смерти митрополита Иоанна отец Глеб приезжал на исповедь и духовную беседу к ближайшему другу владыки архимандриту Михею (Хархарову), впоследствии архиепископу Ярославскому и Ростовскому. В то время архимандрита Михея удалили от настоятельства в соборе и перевели в сельский приход недалеко от Ярославля, в который приходилось добираться несколько остановок по железной дороге в сторону Костромы.

Отец Глеб приезжал к архимандриту Михею на исповедь и для духовной беседы. Если это происходило на буднях, то все это совершалось в доме архимандрита Михея в Ярославле. Если отец Глеб приезжал на праздник или в воскресный день, то ехал на электричке из Ярославля на приход отца Михея в Петропавловскую церковь села Покровское.

Расписание же богослужений было составлено так, чтобы верующие могли добраться поездом к службе и после богослужения вернуться домой. В результате совершенно не было времени что-то обсудить, о чем-нибудь поговорить. Однако те проблемы и вопросы, с которыми приезжал к отцу Михею отец Глеб, решались. Вот как он об этом говорил мне: «Мне бы только постоять рядом с ним, подержаться за его мантию – и того довольно!» Все вопросы, с которыми ехал отец Глеб, благополучно разрешались после совместного участия в молитве.

Я уже рассказал о тех соборных архиерейских богослужениях, в которых весьма своеобразно принимал участие священник Глеб Каледа. Но существовал и другой вариант соборного служения божественной литургии, в которой участвовал отец Глеб. Не думаю, чтобы это было часто, но, по словам протоиерея Николая Иванова, тайного священника, у которого была паства в Москве, они на квартире отца Николая в Пуговичниковом переулке Москвы, разумеется, при тщательно завешенных окнах, совершали совместное служение литургии.

Тот миниатюрный потир – серебряная позолоченная рюмка, которую использовал отец Николай в домашнем служении литургии, – хранится у меня как добрая память о его пастырской деятельности.

Находясь в храме, отец Глеб обычно, подходя к священникам, принимал благословение, по крайней мере, так всегда было, когда отец Глеб приезжал к митрополиту Иоанну в Ярославль или Переславль, где у владыки Иоанна была половина двухэтажного очень старого и ветхого дома, по соседству с Покровским храмом, единственной действующей в те годы церковью Переславля Залесского.

В гости к митрополиту Иоанну нередко приезжали и дети отца Глеба. Я как-то особо сблизился с его старшим сыном Сергеем. Сергей и его жена Анна были удивительно дружной и любящей парой. Господь судил им никогда не расставаться в земной жизни, и они умерли в одну и ту же минуту, попав в автомобильную катастрофу.

Отпевали их в деревянном храме на Бутовском полигоне в Москве, где был расстрелян и похоронен в безвестной могиле дедушка Сергея – священник Владимир Амбарцумов.

Протоиерей Глеб Каледа в это время уже молился о нас в мире Небесной славы Божией – это был июль 2000 года.

После празднования тысячелетия Крещения Руси в СССР ситуация стала меняться. Фактически оказалось отмененной регистрация духовенства уполномоченными Совета по делам религии. И отец Глеб понял, что настало время легализации его священства и выхода на открытое служение Православной Церкви.

Как-то вечером, совершенно неожиданно для меня, в Клин приехал отец Глеб с сыном Сергеем. Я жил в церковном доме на территории храма. Они зашли ко мне в комнату и закрыли за собой дверь, которая обычно была открыта. Сергей достал из портфеля пишущую машинку и поставил на стол.

Отец Глеб объясняет, что он решил выйти на открытое пастырское служение. У него был документ о посвящении в сан священника – Ставленная грамота митрополита Иоанна, датированная 14 августа 1979 г., которую Владыка Иоанн выдал ему за 1–2 года до своей кончины. Но в то время митрополит Иоанн был уже по болезни за штатом, а потому и выданный им документ не мог быть оформлен по всем правилам бюрократии.

Совместно мы стали составлять бумагу, свидетельствующую о том, что мне доподлинно известно, что Глеб Александрович Каледа является священником, рукоположенным митрополитом Ярославским и Ростовским Иоанном (Вендландом). Владыка Иоанн скончался 25 марта 1989 г. С радостью я поставил свою подпись и печать благочинного под этим документом. Аналогичное свидетельство о священстве отца Глеба дал протоиерей Леонид Кузьминов, давний друг Владыки Иоанна.

На прощание я вручил в пользование отцу Глебу свой восьмиконечный иерейский крест. И на многих фотографиях священника Глеба Каледы я его с радостью узнаю. Вернулся ко мне этот дорогой для меня крест после кончины отца Глеба.

Отец Глеб хорошо знал текст и смысл божественной литургии. Когда он вышел на общественное служение Православной Церкви – легализовался, первым храмом, в котором он открыто стал к Божиему престолу, был храм Илии Пророка в Обыденном переулке в Москве. У меня создалось впечатление, что духовенство этого храма держалось несколько на дистанции от нового пожилого пастыря.

Как-то на буднях я пришел в эту церковь помолиться на литургии, которую совершал отец Глеб. Он был на два года старше меня по хиротонии, но не имел еще достаточных практических навыков в совершении богослужения в условиях храма. После литургии, которую отец Глеб служил без диакона, я дал ему несколько практических советов. Отец Глеб оживился и обрадовался, приняв все во внимание, а потом, как бы обращаясь ко мне, тихо спросил: «А почему же мне никто об этом здесь не сказал?..»

Протоиерей Глеб Каледа входил в редакционную коллегию журнала «Православная беседа», но после напечатания в нем статьи В.Н. Тростникова против эволюции, где была помещена карикатура на Чарльза Дарвина, на которой тот был изображен в виде обезьяны, отец Глеб демонстративно вышел из состава редколлегии журнала. Его возмутил факт неэтичного ведения научной дискуссии с издевательской карикатурой на давно умершего человека. Отец Глеб считал недопустимым помещать такие хамские выпады в христианском издании.

С отцом Глебом, как и с его духовными друзьями – митрополитом Иоанном, архимандритом (впоследствии архиепископом) Михеем, протоиереем Николаем Ивановым – было всегда легко и радостно общаться. И не в том дело, что все они давние друзья с большим интеллектом и глубокой верой. Здесь есть еще и несколько иное.

Когда хороший педагог учит человека петь, важно не только сольфеджио выучить, надо еще голос правильно поставить, так сказать, «настроить». Так вот и в духовной жизни христианина надо не только научить историческим и богословским истинам, надо – и это самое главное – правильно поставить, настроить внутреннюю духовную жизнь человека, привести его внутренний мир к созвучию с евангельским благовествованием. К сожалению, это далеко не многим удается сделать.

У отца Глеба было не только глубокое знание Православия и его духовно-благодатной жизни, но и очень чуткая совесть, которая не терпела никакой фальши. Таким он был в земной жизни, таким он и остался для меня навсегда.

Фотографии из личного архива Василия Глебовича Каледы

Протоиерей Глеб Каледа принадлежит к числу замечательных священников, имена которых вписаны в скорбную и одновре-менно победную историю нашей Церкви XX века. Успевший пройти и войну, и науч-ное поприще, доктор наук и тюремный свя-щенник, духовный писатель и замечатель-ный семьянин, отец Глеб навсегда останет-ся в памяти тех, кому Господь судил встре-тить его на своем жизненном пути.

Родился Глеб Александрович Каледа 2 декабря 1921 года в Петрограде, отцом его был Александр Васильевич Каледа, крупный экономист, в свое время окончивший Минскую духовную семинарию и Петроградский политехнический институт. Мать, Александра Романовна, происходила из дворянского рода Сульменевых, ее отец был царским генералом, воспитателем наследника сербского престола, будущего первого короля Сербии Александра.

По переезде в Москву в 1927 году у семьи установились тесные духовные связи с бывшими членами Христианского студенческого движения. В это время массовых гонений на Церковь небольшая квартира семьи превращается во временное пристанище для репрессированных священнослужителей и членов их семей, скрывающихся от властей или едущих в ссылки из ссылок. Первый духовный отец Глеба о. Владимир (Амбарцумов) (впоследствии он был прославлен как священномученик), протоиерей, настоятель храмов св. князя Владимира в Старых Садах и св. Николая у Соломенной Сторожки, был расстрелян 5 ноября 1937 года. Подростком Глеб, по просьбе о. Владимира Амбарцумова, разыскивал скрывавшихся в Подмосковье православных клириков, по возможности помогая им деньгами и продуктами.

В своей книге «Записки рядового» о. Глеб Каледа писал: «Отрочество не рисуется мне светлыми и легкими акварелями» В нем были и голод, и длинные очереди за хлебом, и долгие тайные разговоры родителей с друзьями на кухне, когда дети, они думали, спали.

Семьи, входившие в Христианский кружок дружили, помогали друг другу во всем, дружили и их дети. Глеб был дружен с сыном о. Владимира (Амбарцумова) –Евгением, его дочерью Лидией, (ставшей через много лет его женой), Сережей Шиком, сыном будущего священномученика о. Михаила (Шика), Натальей Квитко.

Детьми Глеб с братом Кириллом часто бегали играть на Ивановский проезд в семью Надеждиных, чей отец, священник о. Василий, в начале 30-го года скончался в лагере в Кеми.

Маленьким Глеб спрашивал мать: «Почему всех арестовывают, а нас не арестовывают?»

А мы недостойны пострадать за Христа, - отвечала мать

С детства он привыкал к конспирации. Мама, попросив его встретить на углу Новослободской улицы и Сущевского вала о. Владимира (Амбарцумова), строго наказывала ему не подходить к о. Владимиру под благословение, надо было соблюдать осторожность в поведении.

В ноябре 1933г умерла Александра Романовна, мама Глеба, ему было 12 лет. Он очень тяжело пережил смерть матери, они были очень близки друг другу, пришлось остаться в школе на второй год.

Потом арестовали о. Владимира Амбарцумова, и Глеб с Лидой часто ходили в приемную НКВД на Кузнецком мосту узнать, где он и что с ним. Все эти часы и дни Глеб всегда ждал Лиду неподалеку от приемной.

Началась война. Глеб дежурил в противопожарной охране и гасил по ночам зажигательные бомбы. В августе 1941 года Глеб был призван в армию. На Урале он проходил подготовку на курсах связистов.

Глеб в качестве связиста был участником сражений на Волховском фронте, под Сталинградом, Курском, в Восточной Пруссии, участвовал в освобождении Белоруссии, день Победы встретил недалеко от Гданьска. Позже воспоминания о своей жизни он назвал «Записками рядового», так как «рядовым я прошел войну, позже стал рядовым научным работником, в конце жизни – мелким синодальным чиновником и рядовым священником Русской Православной Церкви».

Во время войны Глеб учился.Он всегда носил с собой учебники, заочно окончил курсы немецкого языка. Затем он поступил на заочное отделение Института цветных металлов. Друзья все время посылали ему на фронт учебники. Сначало начальство не одобряло его занятий, (у него и так была тяжелая поклажа – радиостанция), а потом с этим смирилось. И к концу войны даже бывало так, что кто-то из начальства подходил к нему и говорил: «Глеб, тебе надо заниматься!»

30 марта 1945 года погиб на фронте брат Глеба Кирилл Каледа, ведя в бой свое подразделение. Кирилл погиб в своем первом бою, попав на минное поле. Сохранилось его письмо, где он так героически стремился в бой. Глеб его охлаждал и писал, что все далеко не так романтично, что война - это сырость, грязь, мокрые окопы и кровь – « отдай свою душу в руки Господа и доверься ему, и все будет хорошо».

Вскоре после окончания войны Лидия получила от Глеба открытку, на ней весна, улица, цветущие деревья. В ней было написано: « Лидочка, с миром! Окончание войны совпало с Красной Горкой, словно Он восстал, чтобы сказать: «Мир вам!» Это совпадение как-то очень… Ты понимаешь меня, ибо, вероятно, переживаешь то же. Радуйтесь празднику Неба и празднику Родины. Пусть будет весна – весной. Целую, твой брат Глеб.

Война окончилась.

В июне 1945 года Институт цветных металлов вызвал Глеба на сессию. Его отпустили из армии. Но заниматься ему было трудно, часто болела голова, он был очень утомлен войной и всем пережитым. Глеба положили в больницу. Врачи понимали, что война окончена и освободили его от армии. Так Глеб остался в Москве.

Поступать в Институт цветных металлов Глеб передумал, он поступил в Московский геологоразведочный институт (МГРИ), где его приняли без всяких экзаменов.

Он с увлечением и очень успешно занимался в институте, летом обыкновенно уезжал в экспедиции в Среднюю Азию. Выбор этого региона для исследований был связан с тем, что в Ташкенте служил его духовник отец Иоанн (Вендланд), который был секретарем епископа Гурия (Егорова). С архимандритом Иоанном Глеб познакомился в Троице-Сергиевой Лавре. Приемная мать Глеба представила Глеба наместнику ТСЛ архимандриту Гурию, которого она знала по Петербургу, где занималась у него на богословских курсах. А архимандрит Гурий передал его архимандриту Иоанну(Вендланду), который по светскому образованию был геологом.

В 1946г архимандрит Гурий был посвящен в епископы и отправлен в Ташкент вместе с архимандритом Иоанном. Таким образом планы Глеба работать на севере изменились. Он решил, что будет работать на юге, чтобы видеться со своими духовными руководителями.

Глеб хорошо учился, уже на втором и третьем курсе он получал сталинскую стипендию, 800 рублей, по тем временам очень большие деньги. Причем и преподаватели и студенты, все решили, что именно он должен получать эту стипендию. Но секретарь комсомольской организации был против. Он заявил, что даже если Глеб прошел войну, но не был ни пионером, ни комсомольцем, то за этим что-то стоит. Но общественность все-таки победила, и Глеб получал сталинскую стипендию. Он много и регулярно помогал и своей семье, и семьям своих друзей.

Глеб и Лидия всегда были самыми близкими друзьями. Об этом можно судить по письмам, которых сохранилась в семье целая коробка. Вот одно из этих писем.

« Я помню наше условие. На днях стал читать, как открылось. Это была 14 гл. Мрк. И.Х. сам показал нам, как мы должны молиться: «Авва, Отче! Все возможно тебе; пронеси чашу сию мимо меня; но не чего Я хочу, но чего Ты». Это образ молитвы для всякого христианина в решительные минуты его жизни, в моменты крутых поворотов его судьбы. Обрати внимание, это место открылось само. Если можно, то я не поеду на фронт. Да будет воля Отца! Человек наделен в известных пределах свободной волей. Это и ответственность большая (иногда даже страшная), и счастье.

В театре крови я буду являться одним из важнейших винтиков (радист, через которого проходят все команды) машины убийства (скажи, где правые, где виноватые?) Смерть. Нам, простым людям, конечно, хочется жить, особенно молодежи, но разве так уж важно долго жить? Разве смерть близкого человека, тяжело переживаемая нами, не открывает нам дверь в другой мир? Помнишь, кн.Марья и Наташа, когда умер кн.Андрей, плакали не от горя, а от умиления перед простым и торжественным таинством смерти. Первые христиане на похоронах одевались в голубое как символ вечности»

Другое письмо: «Нам надо отдать себя Его воле – и только. Что нам опасность? Разве наш дом здесь? Разве не мы поем: не убоимся ужасов в ночи, стрелы летящей днем? Неужели и здесь мы далеки от слов: Падут тысячи и тьма одесную тебе? О, как все это справедливо! На войне личным опытом это постигнуто.

У меня есть глубокое ощущение, что лично мне не нужны ровики, ибо то, что будет со мною, совершенно не зависит от них. Оно очень глубоко и прочно. Ровики, конечно, рою, ибо приказывает начальство и неудобно уклоняться от работы, когда работают товарищи. Разве нет у нас Сильнейшей защиты? И в этом чувстве нет и капли моей личной заслуги.»

У него была совершенно твердая вера, поэтому, как писала впоследствии его жена, он и остался жив, пройдя всю войну, и попадая в такие тяжелые обстоятельства, когда другие, даже офицеры, удивлялись, каким чудом он остался жив.

Долгие годы Глеб и Лидия были самыми большими друзьями, не помышляя о женитьбе. В доме Амбарцумовых он бывал очень часто. В конце 1949 года он отправил письмо своему духовному отцу арх.Иоанну (Вендланду) , в котором спрашивал его благословения, что ему делать после окончания института, стать ли монахом или жениться.

« В такой давней, прочной и все растущей дружбе можно видеть промысел Божий и благословение Божие… а на вопрос: можешь ли ты быть монахом? – приходится дать такой ответ: монахом ты мог бы быть, но твоя жизнь сложилась так, что это невыполнимо.

Тебя тянет пойти на церковное служение в некотором далеком будущем?

Дай Бог! Лида этому не помешает.»

Глеб и Лидия съездили вместе к преподобному Сергию и на Ваганьковское кладбище, на могилы к их мамам. Так они стали женихом и невестой.

Расписались они 5 апреля 1951года, расписались и разошлись, не придавая этому никакого значения. Жить им было негде. Венчание все время откладывалось, потому что Глеб хотел окончить диплом, а он ко всему, что он делал, относился очень основательно.

Венчались в последнюю пятницу перед Вознесением, 1 июня 1951 года. После венчания уехали в Сергиев Посад. Никакого особо пышного стола не было, да они и не хотели устраивать такой стол, венчались при закрытых дверях, присутствующих было очень мало.

Они поженились, зная друг друга уже 20 лет.

Вскоре после венчания молодые уехали в экспедицию в Ташкент. Это было их свадебным путешествием. Их первым отдельным жильем была палатка.

И началась жизнь, полная бытовых трудностей, съемных комнат, дач. Рождались дети один за другим. Через год после свадьбы родился Сергей, в 1954 году – Иван. Через полгода Глеб блестяще защитил кандидатскую диссертацию и уехал в экспедицию. Лидия осталась одна с двумя детьми.

В своей книге о семье «Домашняя церковь» о. Глеб впоследствии писал: « Супруги-христиане должны быть готовы, несмотря на все трудности, строить христианские семьи, помня, что на каждого ребенка Бог посылает помощь по вере родителей. Многодетность семьи – одна из форм распространения христианства.

А родителям следует носить своих детей на раменах молитв, как друзья несли расслабленного к ногам Иисуса, и Он, видя их веру, исцелил его.»

И не было никакого расхождения между словами этой книги и созиданием собственной семьи о. Глеба и матушки Лидии.

В августе 1955 года родилась Александра, в это время они жили в очень холодном доме. Пол всегда был очень холодный. Зимой, когда Лидия стирала, таз с пеленками примерзал к полу. На учет по жилью их никак не ставили, так как у них получалось больше трех метров на человека.

В июле 1958 года родился Кирилл, в апреле 1961 года - Маша, в марте 1963 года – Василий. После его рождения семью все-таки поставили на учет.

Глеб по-прежнему уезжал в экспедиции, иногда даже на пять месяцев, а Лидия с детьми ждали его.

В июле 1966 года им предложили 5-комнатную квартиру, в которой семья и сейчас живет. Тогда, после съемных комнат, это, конечно, была большая радость для них.

Вскоре после рождения Василия Глеб Александрович стал начальником литологического отдела ВНИГНИ (Всесоюзного научно-исследовательского геологоразведочного нефтяного института). На этой работе ему тоже приходилось ездить в командировки, правда, не такие длинные. Во все экспедиции Глеб Александрович неизменно брал с собой Евангелие и записную книжку, в которой Лидия Владимировна написала ему последование вечерни и утрени (какие псалмы читать и т.д.) , а в другой половине записной книжки были службы по гласам. И Глеб Александрович, где бы он не находился, неизменно в субботу и воскресенье вычитывал сколько можно, никогда не забывал праздников.

Шли годы. В 1957году арх.Иоанн (Вендланд) был послан в Дамаск, в Антиохию, потом в Берлин, а в 1962 году в Северную Америку. Их духовная связь временно прекратилась.

Но в 1967 году уже митрополит Иоанн вернулся в Россию и занял Ярославскую кафедру. Он купил себе половину дома в Переславле-Залесском, чтобы быть где-то прописанным. И с того времени Глеб Александрович стал регулярно бывать в Переславле-Залесском и останавливаться в епархиальном доме.

В 1972 году Владыка неожиданно попросил Глеба Александровича нарисовать план их квартиры и увидел, что у них есть комната, которая не граничит с соседними квартирами. После этого он предложил Глебу Александровичу принять тайное священство. Глеб Александрович сказал, что он недостоин. Владыка сказал, что достойных нет, и в день Трех Святителей, 12 февраля 1972 года, Глеб Александрович был тайно посвящен в диаконы в церкви епархиального дома, а 19 марта владыка рукоположил Глеба Александровича в пресвитера в Никольском храме, бывшем тогда кафедральным собором Ярославля. Это не катакомбная церковь, это церковь наша, Московской Патриархии. Отец Глеб поминал митрополита Иоанна как правящего архиерея и святейшего Патриарха, здравствовавшего тогда патриарха Пимена.

Когда владыка Иоанн предложил Глебу Александровичу принять священство, первое условие, которое он поставил перед ним – согласие супруги. И отец Глеб теперь уже, стал служить Церкви, совершать службы, принимать своих духовных детей с согласия своей супруги и с участием всей семьи, всех, тогда уже шестерых детей.

Сначала о том, что папа стал священником, сказали только старшим детям. В Лазареву субботу они совершили первую Литургию.

Перед этим нужно было все организовать, то есть из ничего сделать храм. Матушка Лидия сшила полотняный подризник, как длинную ночную рубашку. Он всегда лежал среди белья. Потом из полосок ткани сделали епитрахиль. Фелони не было, был большой плат, который застегивался спереди английской булавкой, сзади пришивался крест, и получалась фелонь. Слава Богу, нашелся большой фужер, который стал Чашей; другой фужер стал дискосом. Окна кабинета завесили очень плотно, по краям стола и тумбочки положили тома докторской диссертации о.Глеба, на них полотенца и поставили иконы. Получился маленький алтарь. Для Престола был куплен большой этюдник.

Храм решили освятить в честь Всех святых, в земле Российской просиявших. На престольный праздник обязательно служили всенощную и по очереди читали канон русским святым.

Начались домашние богослужения, началось священническое служение о. Глеба.

Практически служили каждое воскресенье. В будни отец Глеб вечером возвращался с работы (он продолжал работать), к нему приезжали люди, они ужинали, и до 11 – исповедь. Увеличивалось число духовных детей о. Глеба.

При таком напряженном графике работы в 1981 году о. Глеб защищает докторскую диссертацию, в 1982 году ему присвоено звание профессора.

19 августа 1990 года о. Глеб подал прошение Патриарху, и 1 октября о. Глеба известили, что Святейший признал его священство, очень положительно отнесся к его прошению выйти на открытое служение. Для практики его послали служить в храм Илии Обыденного.

Окончательно из ВНИГНИ отец Глеб ушел в январе 1992 года, хотя директор даже предложил ему совмещать священническое служение с научной деятельностью, но он от этого отказался, стремясь полностью отдать себя новому служению.

Протоиерей Владимир Воробьев вспоминает об отце Глебе:

Познакомиться с отцом Глебом Бог при-вел меня около 40 лет назад, но близкое об-щение началось примерно с 1988-1989 гг., когда мы с собратьями-священниками ста-ли организовывать лектории в разных клу-бах Москвы. После открытия годового лек-тория в Центральном доме культуры желез-нодорожников к нам присоеди-нился отец Глеб. Он с замечательно живым интересом читал лекции, отвечал на во-просы, беседовал со слушателями. Мне бы-ло известно, что отец Глеб – тайный свя-щенник, и легализовать свое священство ему не удавалось.

Мы просили Святейшего Патриарха Алексия о назначении отца Глеба в Спас-ский храм Андроникова монастыря, но это не получилось. В конце 1990 г. по инициа-тиве игумена Иоанна (Экономцева) и под его руководством был учрежден Союз православных братств. Союз был разделен на 15 секторов, и все участники должны были записаться в какой-либо сектор. Мы вошли в образовательный сектор и организовали на его базе катехизаторские курсы. Ректо-ром решили выбрать отца Глеба, чтобы по-мочь ему легализоваться.

6 февраля 1991 г. начались занятия на наших курсах. Записались примерно 300 человек, энтузиазм у преподавателей и студентов был огромный, курсы сразу приоб-рели широкую известность, а отец Глеб, ставший близким помощником игумена Иоанна (Экономцева), скоро был принят в клир и назначен служить в родной ему храм Ильи Обыденного.

Игумен Иоанн скоро понял, что только два сектора по-на-стоящему перспективны, и предложил Свя-тейшему Патриарху Алексию учредить два новых Синодальных отдела. Во главе Отде-ла благотворительности был поставлен ар-хиепископ Солнечногорский Сергий, а во главе Отдела религиозного образования и катехизации - игумен Иоанн. Новый отдел располагался в Высоко-Петровском монас-тыре, в нем были запланированы пять сек-торов, и возглавить главный - сектор ре-лигиозного образования - пришлось отцу Глебу. Его деятельность успешно развива-лась, и на учебном совете курсов, состояв-шемся 29 мая 1991 г., он попросил его пере-избрать, так как совмещать все свои долж-ности он уже не мог - 2 декабря отцу Глебу исполнялось 70 лет.

Отец Глеб с грустью оставлял свое рек-торское послушание, но работа в отделе, чтение лекций по научной апологетике и служение в храме полностью поглощали его силы. Видимо, болезнь уже подтачивала его.

Осенью 1991 г. на курсы набрали еще 300 человек, и стало ясно, что можно от-крывать Богословский институт. Было по-лучено благословение Святейшего Патри-арха Алексия, и 12 марта 1992 г. был зарегистрирован первый устав Богословского ин-ститута. Новый Православный Свято-Тихо-новский богословский институт входил в подчинение Отдела религиозного образо-вания и катехизации, так что отец Глеб был нашим прямым начальником. С отцом Гле-бом мы теперь встречались в отделе, засе-дали на ученых советах.

Дважды я был у не-го дома, помню его теплые беседы. Вместе с отцом Глебом мне довелось летать в ко-мандировку в Новосибирск на конферен-цию. В гостинице по вечерам мы обсужда-ли разные проблемы: как развивать духов-ное образование, как воспитывать студен-тов, обменивались мнениями о предпола-гаемой канонизации Царственных муче-ников.

В Москве один или два раза я был у отца Глеба в Бутырской тюрьме, работа в которой, кажется, больше всего в послед-нее время притягивала его доброе сердце. Теперь он служил в Сергиевской трапезной церкви Высоко-Петровского монастыря и в тюремном Покровском храме.

Отец Глеб был замечательным духовни-ком - мне один раз довелось исповедо-ваться у него. Его очень любили и почитали заключенные, своей верой и любовью он умел расположить к покаянию даже зако-ренелых преступников. Вера его была пламенной, он целиком отдавался тому, что де-лал. Большую часть жизни ему пришлось заниматься наукой, а последние свои годы он все свое трепетное сердце, все время и силы посвятил служению Богу и Церкви.

8 мая 1994 г., в неделю Антипасхи, семьи Калед и Амбарцумовых получили известие о том, что имя Владимира Амбарцумова есть в списке расстрелянных в Бутово. И уже очень больной и слабый о. Глеб садится в машину и едет в Бутово, и, так как в будни туда не пускали, отслужил панихиду рядом с полигоном. И о. Глеб, и его семья переживали это известие как очень большое событие.

8 июня 1994 г. на Литургии после освя-щения институтского храма Живоначальной Троицы на Пятницкой улице Святей-ший Патриарх Алексий возвел отца Глеба в сан протоиерея. К этому времени он про-служил в священном сане уже более 20 лет. Вскоре его положили в больницу.

В больнице отец Глеб был таким же, как всегда, - спокойным, собранным, погру-женным в молитву и мысли о служении Церкви, как будто он не знал о своем смер-тельном диагнозе. Отец Глеб не жаловался на свои страдания и о болезни говорил ма-ло.

Однажды, когда он еще мог выходить на прогулку, мы с ним ходили смотреть, как восстанавливается храм во имя иконы Божией Матери «Отрада и утешение» за Бот-кинской больницей. По дороге он, как все-гда, живо расспрашивал о новостях в Свято-Тихоновском институте, делился своими мыслями и наблюдениями.

Потом я видел отца Глеба только в постели, когда он тяже-ло страдал. Но ни тени жалости к себе или уныния не видно было в его душе. Серьезно и мужественно готовился он к смерти, как на фронте, твердо, с молитвой и верой шел навстречу зову Божию. Кончина отца Глеба 1 ноября 1994 г. воспринималась как свет-лая и благодатная победа, увенчавшая его трудный жизненный подвиг.

Среди его богословских работ - статьи по апологетике, православному воспитанию и образованию, печатавшиеся в "Журнале Московской Патриархии", журналах "Альфа и Омега", "Православная беседа", "Путь Православия".

О. Глеб - автор книг, распространявшихся в свое время в "самиздате": "Библия и наука о сотворении мира", "Домашняя церковь" (о христианской семье). Некоторые из книг о.Глеба - "Остановитесь на путях ваших. Записки тюремного священника", сборник проповедей "Полнота жизни во Христе", "Домашняя церковь" вышли из печати в издательстве Зачатьевского монастыря, отдельные проповеди подготовлены к печати и изданы общиной Высоко-Петровского монастыря. Другие работы о.Глеба готовятся к печати.

В 2007 году издательством Зачатьевского монастыря выпущена книга об о. Глебе, которая так и называется: «Священник Глеб Каледа – ученый и пастырь.» В ней любовно и внимательно собраны книги и статьи о. Глеба и воспоминания о нем родных и близких.

О. Глеб был невероятно разносторонней и столь же невероятно целостной личностью. В его богатой событиями жизни обращает на себя внимание последовательность, которая обычно встречается разве что в житиях: набожный отрок-воин-ученый-странник-пастырь. Казалось, что этот человек никогда не знал никаких внутренних противоречий, - все у него было "на месте". И внешне о. Глеб до последних месяцев своей долгой жизни привлекал внимание: стройный, очень подтянутый, с безупречной осанкой (сказывалась "кавалерийская выучка" - тысячи километров экспедиций проделаны в седле), как-то особенно ловко и споро двигающийся, очень живой и абсолютно не суетливый. На его лице мы могли увидеть духовную радость, которая, к сожалению, так редко встречается в нашей повседневной жизни. Служение, поведение, весь образ батюшки были проникнуты благоговением, - этому важнейшему понятию он уделял огромное внимание, справедливо указывая, что оно почти безследно исчезло из системы нравственных ориентиров. "Внедрению" благоговения в души своих духовных детей о. Глеб посвящал проповеди, беседы, и не останавливался перед тем, чтобы строго выговорить тем, кто в храме без нужды передвигался с места на место, разговаривал или просто был в неподобающем настроении - поверхностным, рассеянным, легкомысленным. Да и вне храма о. Глеб - при всей его живости и приветливости - был образцом благоговения; как бы учил своим примером чтить образ Творца, отразившийся в сотворенном Им мире. Так, он мог сделать выговор любящему его (и любимому им самим) духовному чаду за неподобающую "резвость" при испрашивании благословения, пусть даже она диктовалась самыми лучшими чувствами: увидел любимого батюшку, подбежал, улыбаясь...

С особой серьезностью о. Глеб относился к духовному воспитанию девушек - будущих матерей, создательниц и хранительниц христианского семейного очага. Благословлял длительные помолвки, во время которых многократно беседовал с будущими супругами. Во время венчания казалось, что все силы своей души он стремится передать тем, кто стоит перед аналоем, и чувствовалось, что его молитва, его благословение явственно обладают силой, претворяющей их в действительность.

Но прежде всего все, знавшие о. Глеба, ценили его даже не как замечательного человека и пастыря, но как свидетеля и участника жизни Церкви в те времена, когда многие и многие считали, что она умерла и не воскреснет. Он был среди тех, кто верой и молитвой, действием и свидетельством хранили Церковь - и сохранили ее по слову Божию: "врата ада не одолеют ее" (Мф 16:18).

Александр Леонидович Дворкин вспоминает: отец Глеб был очень одаренным человеком. И, наверное, одним из главных его даров был дар высшей свободы во Христе. Поразительно, насколько он был лишен одного из наиболее устойчивых последствий 70-летнего коммунистического правления - угрюмой провинциальности, которая, увы, иной раз проявляется даже в лучших из нас. Широта его взглядов, мыслей, его мироощущения, открывавшаяся в общении с ним, поражала: неужели этот человек всю жизнь свою прожил в стране с запертыми на все замки границами, в стране с жесточайшей диктатурой, физически истреблявшей любое проявление инакомыслия? Он жил так, как будто никогда не существовало ни границ, ни ограничений.
Эта свобода и была тем внутренним двигателем, энергией которого питалась как литургическая и молитвенная жизнь батюшки, так и человеческие, личностные его качества: открытость, мобильность, теплота, легкость в общении и общежитии. И великая радость, которой была пронизана его столь нелегкая жизнь, также коренилась в этой свободе.
Отец Глеб стремился во всем и в каждом увидеть добрую основу и апеллировать к ней. Не случайно одним из любимых библейских примеров, к которому он часто возвращался, была проповедь апостола Павла в Афинах. Ее отец Глеб считал образцом христианской проповеди, ибо апостол Павел начал не с обличения идолопоклонников-афинян, а с похвалы за проявляемое ими “особое благочестие”. “Если бы я был афиняном того времени, - говорил отец Глеб, - я сразу навострил бы уши: чему же хочет научить меня этот похваливший мое благочестие еврей?” Сам он в свое время услышал эту весть, принял ее в себя и за всю свою долгую и очень сложную жизнь ни разу не изменил ей.

Думаю, что “павлов” подход был главным фактором того успеха, который сопутствовал последней крупной миссии в его жизни - его тюремному служению. Я помню, как серьезно он готовился к первому походу в Бутырку. Помню, как мы с ним туда зашли, какое давящее впечатление тогда с непривычки оказали на меня эти затворы, решетки, темные засаленные стены, липкий спертый воздух, побыв в котором минуту, мучительно хотелось поскорее принять душ. Помню, как мы впервые встретились с колонной заключенных, которую вели навстречу нам вниз по лестнице. Одинаковые телогрейки, бритые головы, лица, в которых тогда виделись лишь жестокость и порок, - все это привело меня почти к полному параличу воли. Казалось, что можно сказать этим людям? И вообще, зачем им то, что я мог бы сказать? Слов не было…
К счастью, говорить начал отец Глеб. И буквально после нескольких слов, сказанных им, зал растаял. Не было больше скрытой враждебности, ухмылок, неприятия. Не было ряда одинаковых бритых голов. Были человеческие лица, лица несчастных людей, запутавшихся, грешных чад Божиих, оказавшихся в нечеловеческих условиях существования, отчаявшихся обрести в жизни добро и свет.
Я наблюдал потом, как принимали батюшку в тюрьме. Его там любили все: и охрана и заключенные. Нужно было видеть, как ждали обитатели камер его посещения, как трепетно и с каким глубоким уважением относились к нему и как упрашивали его побыть с ними еще немножко. Мы уходили от заключенных уже после отбоя. Но разговора с батюшкой ждали еще и работающие там офицеры, так же, как и заключенные, проводящие большую часть своей жизни за решеткой… И уже глубоко заполночь возвращался домой невысокий, сухонький пожилой человек, с неподъемно тяжелым “дипломатом” в правой руке.
Я был с ним, когда нам показали поруганный тюремный храм, и я прислуживал на первой литургии, которую совершал в нем отец Глеб - первой литургии после семидесятилетнего запустения. Это была пасхальная литургия в светлый вторник 1991 года. Я помню, каким торжеством звенел голос отца Глеба, когда он - первым после долгих десятилетий молчания - провозглашал пасхальное приветствие.
Я, да и не я один, видел работу батюшки с “обычными” подследственными и осужденными. Однако его работа со смертниками шла без свидетелей: мы знаем о ней только по его собственным очень немногословным рассказам. Он проводил в камере смертников многие часы, оставаясь с ними один на один. Нескольких из них он крестил, и они пересмотрели всю прошлую жизнь. Отец Глеб неоднократно говорил, что нигде не видел такой горячей молитвы, как в камере смертников. Увиденное там еще более убедило его в необходимости отмены смертной казни, ибо, по его словам, “мы приговариваем к смерти одного человека, а казним уже совсем другого”…

Он обладал фотографической памятью и помнил почти все, что когда-либо читал или видел. Но такой редкий дар не был для него предметом гордости или превозношения: он считал его нормальным свойством, присущим всем людям. Помню, как-то он назвал ветер, дующий с моря, пассатом. Я спросил, откуда он это знает, и вообще, какая разница между пассатом и муссоном. “Как, - удивился отец Глеб, - ведь это проходят в пятом классе средней школы. Как же вы сдали экзамен по географии за этот класс?”
Отец Глеб очень любил Россию, ее природу, живущих в ней людей. Он всю жизнь был верным членом русской ветви Вселенской Православной Церкви. Но при этом он никогда не забывал о вселенском измерении и вселенском призвании Православия. Он все время напоминал своим духовным чадам, что Церковь наша не исчерпывается Россией, и что мы в России, так же как и члены других поместных православных Церквей, вместе питаемся из одного и единого Источника. Помню, с какой радостью он рассказывал об открытии новых православных приходов в Калифорнии, в Португалии, в Корее. Он считал, что бедствия, посланные в нынешнем веке нашей стране, во многом промыслительны, и что вызванное ими русское рассеяние послужило свидетельству о Святом Православии даже до концов земли.
Помню, как он радовался в православной Греции. “Ведь я никуда не уезжал, - повторял он. - Я на родине! Я в православной стране!”. Он был счастлив возможности служить в греческих храмах. Нужно сказать, что и греки совершенно не ощущали его иностранцем и обращались к нему почтительно-ласково: геронта - “старче”.

Он был отцом шести детей, и этот бесценный опыт отцовства полностью раскрылся в его пастырском служении. К каждому из своих духовных чад он относился как к сыну и дочери по плоти, и многие лишь через него впервые ощутили само понятие отцовства. Он очень близко к сердцу принимал все невзгоды, несчастья и падения каждого из нас: все это стоило ему громадной душевной боли. Для него не существовало “ближних” и “дальних”: взяв на себя духовное попечительство над человеком, он искренне ощущал его своим чадом, и направление его на путь спасения было для отца Глеба предметом неусыпной заботы. Одна его духовная дочь говорила мне, что одно время она даже не хотела ходить к батюшке на исповедь, боясь огорчить его и тем повредить его здоровью (это было уже после начала его болезни). Это чувство я знаю и по себе: к нему, как к родному отцу, всегда хотелось прийти с радостными известиями.
В его приходе было много молодых семей со своими сложностями, проблемами становления, размолвками и ссорами. Думаю, многие из них обязаны самим своим существованием благословению, совету и молитвам отца Глеба. Скольким из своих духовных чад он помог, скольких примирил, ободрил, укрепил! Он не уставал раскрывать своим духовным чадам всю возвышенность и всю глубину христианского учения о браке, о его равночестности монашескому подвигу, вдохновенно говорил о том, как в брачных отношениях проявляется благодатная гармония материального и духовного в человеке.

А насколько непритязательным был этот маститый ученый, ветеран войны, заслуженный протоиерей. Он мог работать и работал в любых условиях, лишь бы были под рукой карандаш и бумага. Он не требовал себе отдельных кабинетов, автомобилей с водителем, секретарей, курьеров. С раннего утра до позднего вечера он месил московскую слякоть, постоянно с тяжеленным портфелем, в котором с предметами богослужебными соседствовали книги и рукописи; его толкали в общественном транспорте, он выстаивал длинные очереди, чтобы принести домой какие-нибудь продукты, - и не только домой: помню, как он попросил меня пойти с ним в магазин и помочь нести яблоки, которые он покупал для заключенных.
Однажды в командировке ему купили билет на пароход в первом классе. Отец Глеб был невероятно смущен: “Как, зачем это? Я ни разу в жизни не ездил первым классом. Стоит ли? Ведь можно и попроще”. Но хозяева наши были неумолимы: “Вам, отец Глеб, полагалось бы ездить первым классом со дня вашего появления на свет!”
Одним из самых основных понятий христианской жизни для него было благоговение . Часто, заметив во время богослужения, что кто-то был невнимателен, небрежен, он посвящал проповедь именно этой теме, справедливо указывая, что из современной жизни чувство благоговения изгнано почти без следа. Для него не было второстепенных моментов богослужения, - в каждом он видел полноту смысла. Чувством благоговения он явно жил и сам, и не только в храме. В его отношении к людям, к человеческой жизни, пожалуй, основным было благоговейное почитание Творца, Которого он умел видеть в Его творениях. Но благоговение отца Глеба не имело ничего общего со жреческой важностью; к себе он относился просто.
…Вот удивительный эпизод. Исповедуется мальчик совсем маленького роста. Низко наклоняться к нему батюшке уже не просто, - и он, старый священник, становится на колени перед ребенком и так принимает его исповедь.

Когда я посещал его в больнице, он был очень слаб и сильно страдал от болей, но по-прежнему живо интересовался всем происходящим в жизни Церкви и Отдела. Он продолжал работать буквально до последнего дня, диктуя свои наблюдения о православном образовании для материалов архиерейского Собора. Он очень хотел побыстрее поправиться, чтобы принять участие в его работе - в работе первого за всю историю Русской Православной Церкви собора, посвященного проблемам миссии и образования.
Но Господь рассудил иначе. Земное служение отца Глеба завершилось за две недели до собора. Смерть батюшки была идеальной христианской кончиной, безболезненной, непостыдной, мирной , - именно той, о которой мы молимся. Последними словами отца Глеба были: “Не волнуйтесь, мне очень, очень хорошо”.
Мы не знаем, что, скрытое от наших глаз, было явлено ему в эти последние минуты. Но мы можем с уверенностью сказать, что те молитвы, которые он возносил за каждого из нас в течение своей земной жизни (многие, знающие его, помнят его синодики: толстые тетради, исписанные бисерным “профессорским” почерком), не прекращаются и теперь, когда он с дерзновением стоит перед престолом Господним.

Отче наш Глебе, моли Бога о нас!

Труды о. Глеба Каледы