Ф м достоевский идиот краткое

В конце ноября в поезде, подходящем к Петер­бургу, встретились два человека. Они оказались друг напротив друга в третьеклассном вагоне. Оба люди молодые, не щегольски одетые. Оба почти налегке. Один из них - Парфен Рогожин, неболь­шого роста, лет двадцати семи, с курчавыми чер­ными волосами, с серыми маленькими, но огнен­ными глазами, отличался мертвой бледностью. Он первым заговорил с соседом, белокурым человеком лет двадцати шести, со впалыми щеками и боль­шими голубыми и пристальными глазами, впослед­ствии оказавшимся князем Львом Николаевичем Мышкиным.

Молодые люди познакомились. Рогожин узнал, что его сосед возвращается из Швейцарии, где лечился от какой-то странной нервной болезни вроде падучей. После смерти господина Павлище­ва, содержавшего за границей князя, перестали по­ступать деньги. Доктор, еще два года продержав па­циента за свой счет, на свои деньги отправил его в Россию. Теперь Лев Николаевич ехал к своей даль­ней родственнице генеральше Епанчиной.

К беседе присоединился угреватый господин, чиновник Лебедев.

Рогожин ехал в Петербург получать оставлен­ное его отцом огромное наследство. Пять недель назад молодой человек, страшась родительского гнева, убежал в Псков к тетке, где в слег в горяч­ке. У Парфена были свои вопросы к брату, кото­рый стравливал его с родителем. Рогожин расска­зал историю о своей внезапно вспыхнувшей любви к некоей княжне Настасье Филипповне Ба­рашковой, о том, как знакомый Парфена Залеж-

нев сказал ему, что Настасью Филипповну можно увидеть в Большом театре сегодня же вечером. Молодой человек, не побоявшись гнева жестокого отца, выкроил время и снова увидел девушку. На следующий день он по приказанию отца продал два пятипроцентных билета, однако вместо того, чтобы уплатить в лавке, купил бриллиантовые подвески и отправился вместе с Залежневым пря­мо к Настасье Филипповне. Девушка сама приня­ла гостей. Рогожин стоял рядом, а его знакомый передал подарок, сообщив, что это от Парфена Ро­гожина. Настасья Филипповна поблагодарила за подвески и вышла. Отец молодого человека, узнав, что натворил его сын, поехал к девушке и плакал, выклянчивая обратно подвески. Она отдала серь­ги со словами, что ей они в десять раз дороже, ко­ли из-под такой грозы добыты. Парфен же, пока отец не вернулся, махнул к тетке.

На вокзале Рогожина встречали. Он попрощал­ся с князем и пригласил его в гости.

Семья генерала жила в собственном доме, кроме того, Епанчин сдавал внаем еще один огромный дом. Под Петербургом у него было выгодное поместье, существовала еще приносящая доход фабрика, поэтому сам генерал слыл человеком с большими деньгами. Женился он рано на девице из обеднев­шего княжеского рода Мышкиных. У довольно бла­гополучной четы родились три дочери. Девочки под­росли и были замечательно хороши собой. В обществе они были скромны, однако все знали, что цену они себе понимают.

Было около одиннадцати, когда князь позвонил в дверь. Его сначала не пустили к генеральше. Князь находился в приемной, пока не пришел мо­лодой человек с бумагами в руках, Гаврила Арда­лионович Иволгин. Он сообщил генералу о приез­де дальнего родственника генеральши. Епанчин пригласил гостя в кабинет. Князь Мышкин сооб­щил генералу, что никакого дела к нему не имеет, а хотел только познакомиться. Гаврила Ардалио­нович показал генералу портрет Настасьи Филип­повны, к которой он был приглашен вечером на день рождения. Барашковой исполнялось двадцать пять лет, и ее хотели выдать замуж за молодого человека, чтобы освободить Тоцкого, помещика, у которого она выросла. Увидев портрет, князь Мыш­кин рассказал про встречу с Рогожиным. Он сде­лал вывод, что женщина, изображенная на порт­рете, ужасно страдала.

Лев Николаевич оказался талантливым каллиграфистом. Генерал пообещал ему найти местеч­ко в канцелярии и определил его на жилье к Гане Иволгину.

Настасья Филипповна Барашкова была дочерью беднейшего помещика. В семь лет она осталась сиротой на попечении Афанасия Ивановича Тоц­кого и стала воспитываться вместе с детьми упра­вляющего Афанасия Ивановича. Помещик совер­шено забыл о сироте, разъезжая «по заграницам». Однако по прошествии пяти лет, заглянув в свое поместье, он вдруг заметил резвую, милую девоч­ку, обещавшую стать необыкновенной красавицей. Тоцкий распорядился, чтобы к девочке была вы­писана гувернантка. Спустя четыре года Настю поселили в небольшом, но очень изящном домике, куда Афанасий Иванович четыре года приезжал каждое лето отдыхать. Однажды до девушки дошел слух, что ее покровитель собирается составить ей блестящую и солидную партию. Тогда она одна явилась в Петербург прямо к Тоцкому. Тот вдруг понял, что перед ним совершенно другая женщина. Она необыкновенно много знала и понимала, при­чем даже в вопросах юриспруденции. Настасья Фи­липповна заявила, что ничего, кроме презрения, к нему не испытывала, однако по злости намерена не допустить этот брак. Афанасий Иванович был трусоват и не хотел портить свою репутацию, он смирился и уступил Настасье Филипповне. Он за­думал выдать ее замуж за какого-нибудь бла­горазумного и порядочного человека, поселил ее в Петербурге и окружил комфортом. Прошло пять лет. Тоцкий несколько побаивался Настасьи Фи­липповны, поскольку не понимал, чего та хочет. За­муж за него она не собиралась, жила уединенно, очень скромно, много читала и даже училась, зна­комств имела мало - несколько бедных и смеш­ных чиновниц. Знакомства с мужчинами ее тоже не интересовали. С большим трудом с ней позна­комился генерал Епанчин, однако легко и без тру­да вошел к ней в доверие неприличный и сальный шут Фердыщенко. Познакомился наконец и Гав­рила Ардалионович. Настасья Филипповна сла­вилась своей красотой. Но больше о ней никто ни­чего не мог сказать.

Когда Тоцкий решил жениться на одной из до­черей генерала, он сразу же рассказал о своем бед­ственном положении Епанчину. Тот сам поехал к Барашковой, чтобы уговорить ее выйти замуж за Гаврилу Ардалионовича Иволгина. В наследство ей определялось семьдесят пять тысяч рублей. Ответ Настасьи Филипповны удивил приятелей. Она наговорила комплиментов в адрес дочерей ге­нерала и семьи Гани. Еще она сказала, что возьмет эти деньги как вознаграждение за исковерканную судьбу, а за Иволгина выйдет замуж только в том случае, если его семья ее хорошо примет.

Тоцкий стал уже было верить в возможность успеха, однако здесь запротестовала семья Гани.

Настасья Филипповна знала об этом, но молчала. Наконец она дала обещание дать ответ на своем дне рождении.

Генеральша Елизавета Прокофьевна несколь­ко обеспокоилась, когда муж сообщил ей, что по­следний из князей Мышкиных является жалким идиотом. Дочери Александра, Аделаида и Аглая, восприняли новость спокойно. Генеральша все- таки благосклонно приняла дальнего родственни­ка и даже обрадовалась, когда тот заверил ее, что припадки у него случаются очень редко. В разго­воре Аглая пыталась как-то задеть князя Мыш­кина, однако он, казалось, совершенно не замечал ее провокации. Князь очаровал всех своим добро­душием, хотя дочери генерала посчитали его слиш­ком простым.

Через Мышкина Ганя передал Аглае письмо, в котором умолял решить его судьбу. Дочь гене­рала поняла, что молодой человек взамен ста ты­сячам желает получить определенные гарантии на ее расположение. По совету князя она остави­ла письмо без ответа, чем сильно разозлила Ганю.

В семье Иволгина князя встретили очень ра­душно, тогда как сам Ганя довольно сухо поздоро­вался с матерью Ниной Александровной и совсем не поздоровался с сестрой Варварой Ардалионов­ной. Младший брат Гани Коля отвел князя в его комнату. Скоро к нему постучался Фердыщенко и, познакомившись, предупредил нового жильца, чтобы тот ни под каким предлогом не одалживал ему денег.

Чуть позже проходя мимо дверей, князь заме­тил, что кто-то пытается позвонить в колоколь­чик. Молодой человек открыл дверь и столкнулся взглядом с Настасьей Филипповной. Та приняла его за слугу и велела доложить о своем приходе.

В гостиной Варя нападала на брата из-за его пред­стоящей женитьбы, когда князь зашел и доложил.

Воцарилось молчание. Ганя так растерялся, что сначала отрекомендовал гостью Варе, а потом уж матери. Настасья Филипповна маскировалась ве­селостью. У Гани было такое лицо, что даже гостья заметила это и засмеялась. Князь подал хозяину стакан воды и всю его злобу обратил на себя. Ганя с силой схватил нового постояльца за плечо, но быстро опомнился и представил князя Настасье Филипповне. В комнату вошел отец Гани генерал Иволгин, который года два назад был исключен из общества и предавался без удержу некоторым своим слабостям. Познакомившись с гостьей, он стал рассказывать случай, вычитанный им в газе­те. Однако сам он выдавал себя за участника про­исходящего и был тут же уличен Настасьей Фи­липповной во лжи.

Вдруг раздался громкий звон колокольчика в пе­редней. В залу вошло несколько человек во главе с Рогожиным, который стал спрашивать гостью, венчается она с Ганей или нет. Посмотрев на всех собравшихся, Настасья Филипповна ответила от­рицательно. Рогожин обрадовался и положил пе­ред ней восемнадцать тысяч, гостья засмеялась, тогда молодой человек закричал, что будет сорок тысяч. Потом дошел до ста тысяч. Настасья Филип­повна только поддразнивала его. Наконец Варя, не выдержав и обозвав гостью бесстыжей, попро­сила кого-нибудь ее вывести. Настасья Филиппов­на собралась уходить. Ганя набросился на сестру и хотел ее ударить, однако получил отпор в лице князя. Ганя дал Льву Николаевичу пощечину. Тот отошел к стене и сказал, что Ганя будет сам сты­диться своего поступка. Вдруг князь Мышкин об­ратился к Настасье Филипповне, постыдив ее, что она представляется совершенно не той, какой яв­ляется. Гостья что-то шепнула Нине Александров­не и быстро вышла из комнаты.

Позже князь попросил генерала Иволгина вве­сти его сегодня вечером к Настасье Филипповне. Та удивилась, но встретила Мышкина довольно миролюбиво. На вечере она сказала, что не соби­рается замуж за Ганю, а те семьдесят пять тысяч отдает Тоцкому обратно просто так.

Пришел Рогожин и принес сто тысяч. Настасья Филипповна сказала, что уже устала копить зло­бу. Все до последней тряпки она оставляет и ухо­дит, поскольку такая она никому не нужна. Фер­дыщенко возразил, сказав, что князю нужна. Лев Николаевич признался хозяйке в любви, говоря, что она много страдала и страданием искупила все свои грехи.

Случайно выяснилось, что князь стал наслед­ником большого капитала.

Настасья Филипповна, поговорив с князем, ре­шила, что не нужно ей такого младенца губить, и отправилась с Рогожиным в Екатерингоф. На­последок она захотела еще раз проверить Ганю, предложив ему вытащить из огня сто тысяч, кото­рые принес Рогожин. Она бросила деньги в огонь, Ганя стоял не шевелясь. Пачка медленно начала заниматься. Отвергнутый жених упал в обморок, а хозяйка щипцами вытащила немного подпален­ную пачку из огня. Настасья Филипповна отдала всю эту пачку Гане и уехала с Рогожиным.

4.2 (83.16%) 19 votes

Одно из любимых поэтических детищ . Евангельская тема, разработка которой была начата писателем «Преступлении и наказании» не оставляла творца, и он в записных книжках к «Идиоту», замечает, что князь - это Христос, героиня - блудница и т.д. В процессе разработки сюжет романа слагался медленно и изменялся до неузнаваемости. В итоге, в начале 1868 года автором сформулирована главная идея: изображение человека положительно прекрасного, каковым и является главный герой произведения - князь, Лев Николаевич Мышкин.
Итак, главный герой Ф.М.Достоевского «Идиот» - Лев Николаевич Мышкин, чуткий, впечатлительный молодой человек, представитель захудалого, княжеского рода. Он не имеет родных и болен эпилепсией. Несколько лет назад неким благотворителем молодой человек был отправлен на лечение в Швейцарию, откуда и возвращается в Петербург. С возвращения Мышкина и начинается повествование.
В поезде князь знакомится с попутчиком, Парфеном Рогожиным, младшим из купеческого рода. Характерные черты Парфена: импульсивность, страсть, ревность, душевная широкость. Встретившись однажды, Мышкин и Рогожин окажутся навсегда неразрывно связанными роковой любовью в одной женщине - Настасье Филипповне, наложнице Тоцкого. Мышкин и Рогожин - оба не отличаются светской образованностью. Оба стихийны, они словно единое целое в двух ипостасях: светлый тихий ангел Лев Николаевич Мышкин и темный, мрачный, страстный Парфен Рогожин.
По приезду в , князь Мышкин отправляется в дом генерала Епанчина. Знатная генеральша - родственница князя, она из рода Мышкиных. Свойственная ей искренность, светлая доброта и природная, до детскости, правдивость неоднократно напоминают читателю об этом родстве.
В доме Епанчиных Мышкин случайно увидел портрет Настасьи Филипповны, известной петербургской «камелии» (ее хотят выдать замуж за Ганю Иволгина, который служит у генерала Епанчина секретарем). Мышкин словно узнает в красавице родственную душу, в ее прекрасном лице он находит чрезвычайной глубины душевное страдание. Судьба Настасьи Филипповны действительно глубоко трагична. Ее, еще девочку-красавицу, дочь обедневшего помещика взял на воспитание богач и делец Тоцкий. Она стала для него предметом плотских утех. Она талантлива, умна, глубока, приспособилась к своему положению, но она не рабыня, а волевая женщина, и готова мстить за свое унижение, за свое положение в обществе, ведь она мечтала о счастье, о чистом идеале. Настасья Филипповна жаждет душевного счастья, и готова страданием искупить свои грехи, вырваться из отвратительного лживого мира, мира низости человеческой и лицемерия. Настасья протестует против брака с Ганей Иволгиным, который навязывают Тоцкий и Епанчин. В князе она сразу же узнала чистый непорочный идеал своей юности и полюбила его, такого не похожего на других петербургских представителей общества, чистой любовью. Он ее - любовью-жалостью. Она любит его любовью-восхищением и любовью-жертвой: она падшая женщина, «содержанка» не посмеет погубить чистого «младенца» князя. И она принимает искреннюю, звериную любовь-сладострастье Парфена Рогожина, человека, любящего порывисто, чувственно, необузданно.
Настасья Филипповна старается устроить брак Мышкина с Аглаей Епанчиной, дочерью генерала - умной и красивой девушкой. Но встреча двух любящих князя женщин приводят к разрыву. Князь Мышкин, окончательно запутавшись и исстрадавшись, в решающую минуту остался с Настасьей Филипповной, униженной Аглаей и глубоко страдающей. Они счастливы. И вот - свадьба. Однако Рогожин появляется вновь, и Настасья вновь - в метании. Парфен увозит невесту князя и в порыве ревности убивает ее.
Такова основная сюжетная линия романа Ф.М.Достоевского «Идиот» . Но ей сопутствуют другие параллельные истории. Поэтому, передать кратко содержание романа Ф.М.Достоевского невозможно. Ведь герои романов Достоевского - всегда идеи, а люди их носители, персонификации.
В романе представлены темы взаимоотношений церкви и государства, России и Европы, православия и католицизма. Каждый герой - особый тип: опустившийся отец Гани - генерал Иволгин и все их семейство, Лебедев - чиновник, своеобразный «комментатор» Апокалипсиса, ростовщик Птицын - будущий зять Иволгиных, пошляк Фердыщенко, позитивист Бурдовский и его товарищи, рогожинская компания, генерал Епанчин со своим семейством. В поэтическом мире Достоевского важна чрезвычайно каждая деталь, каждое слово персонажа, даже если он не является главным. Именно в романе «Идиот» Достоевский говорит фразу, ставшую хрестоматийной: «Мир красотой спасется», но где заканчивается красота и начинается некрасивость? Из всех романов писателя «Идиот» - поман-поэма, самое лирическое произведение. Человек прекрасный в бездуховном обществе обречен на гибель. Одна из самых сильных, высокохудожественных сцен в творчестве писателя - Парфен Рогожин и князь Мышкин у тела Настасьи Филипповны. Являясь «зерном» литературного шедевра, она потрясает читателя до глубины души.

Роман в четырех частях

Часть первая

I

В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу. Было так сыро и туманно, что насилу рассвело; в десяти шагах, вправо и влево от дороги, трудно было разглядеть хоть что-нибудь из окон вагона. Из пассажиров были и возвращавшиеся из-за границы; но более были наполнены отделения для третьего класса, и всё людом мелким и деловым, не из очень далека. Все, как водится, устали, у всех отяжелели за ночь глаза, все назяблись, все лица были бледно-желтые, под цвет тумана. В одном из вагонов третьего класса, с рассвета, очутились друг против друга, у самого окна, два пассажира — оба люди молодые, оба почти налегке, оба не щегольски одетые, оба с довольно замечательными физиономиями и оба пожелавшие, наконец, войти друг с другом в разговор. Если б они оба знали один про другого, чем они особенно в эту минуту замечательны, то, конечно, подивились бы, что случай так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда. Один из них был небольшого роста, лет двадцати семи, курчавый и почти черноволосый, с серыми маленькими, но огненными глазами. Нос его был широк и сплюснут, лицо скулистое; тонкие губы беспрерывно складывались в какую-то наглую, насмешливую и даже злую улыбку; но лоб его был высок и хорошо сформирован и скрашивал неблагородно развитую нижнюю часть лица. Особенно приметна была в этом лице его мертвая бледность, придававшая всей физиономии молодого человека изможденный вид, несмотря на довольно крепкое сложение, и вместе с тем что-то страстное, до страдания, не гармонировавшее с нахальною и грубою улыбкой и с резким, самодовольным его взглядом. Он был тепло одет, в широкий мерлушечий черный крытый тулуп, и за ночь не зяб, тогда как сосед его принужден был вынести на своей издрогшей спине всю сладость сырой ноябрьской русской ночи, к которой, очевидно, был не приготовлен. На нем был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии или, например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом и на такие концы по дороге, как от Эйдткунена до Петербурга. Но что годилось и вполне удовлетворяло в Италии, то оказалось не совсем пригодным в России. Обладатель плаща с капюшоном был молодой человек, тоже лет двадцати шести или двадцати семи, роста немного повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с легонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой. Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде их было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь. Лицо молодого человека было, впрочем, приятное, тонкое и сухое, но бесцветное, а теперь даже досиня иззябшее. В руках его болтался тощий узелок из старого, полинялого фуляра, заключавший, кажется, всё его дорожное достояние. На ногах его были толстоподошвенные башмаки с штиблетами, — всё не по-русски. Черноволосый сосед в крытом тулупе всё это разглядел, частию от нечего делать, и наконец спросил с тою неделикатною усмешкой, в которой так бесцеремонно и небрежно выражается иногда людское удовольствие при неудачах ближнего: — Зябко? И повел плечами. — Очень, — ответил сосед с чрезвычайною готовностью, — и, заметьте, это еще оттепель. Что ж, если бы мороз? Я даже не думал, что у нас так холодно. Отвык. — Из-за границы, что ль? — Да, из Швейцарии. — Фью! Эк ведь вас!.. Черноволосый присвистнул и захохотал. Завязался разговор. Готовность белокурого молодого человека в швейцарском плаще отвечать на все вопросы своего черномазого соседа была удивительная и без всякого подозрения совершенной небрежности, неуместности и праздности иных вопросов. Отвечая, он объявил, между прочим, что действительно долго не был в России, с лишком четыре года, что отправлен был за границу по болезни, по какой-то странной нервной болезни, вроде падучей или виттовой пляски, каких-то дрожаний и судорог. Слушая его, черномазый несколько раз усмехался; особенно засмеялся он, когда на вопрос: «Что же, вылечили?» — белокурый отвечал, что «нет, не вылечили». — Хе! Денег что, должно быть, даром переплатили, а мы-то им здесь верим, — язвительно заметил черномазый. — Истинная правда! — ввязался в разговор один сидевший рядом и дурно одетый господин, нечто вроде закорузлого в подьячестве чиновника, лет сорока, сильного сложения, с красным носом и угреватым лицом, — истинная правда-с, только все русские силы даром к себе переводят! — О, как вы в моем случае ошибаетесь, — подхватил швейцарский пациент тихим и примиряющим голосом, — конечно, я спорить не могу, потому что всего не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда дал да два почти года там на свой счет содержал. — Что ж, некому платить, что ли, было? — спросил черномазый. — Да, господин Павлищев, который меня там содержал, два года назад помер; я писал потом сюда генеральше Епанчиной, моей дальней родственнице, но ответа не получил. Так с тем и приехал. — Куда же приехали-то? — То есть где остановлюсь?.. Да не знаю еще, право... так... — Не решились еще? И оба слушателя снова захохотали. — И небось в этом узелке вся ваша суть заключается? — спросил черномазый. — Об заклад готов биться, что так, — подхватил с чрезвычайно довольным видом красноносый чиновник, — и что дальнейшей поклажи в багажных вагонах не имеется, хотя бедность и не порок, чего опять-таки нельзя не заметить. Оказалось, что и это было так: белокурый молодой человек тотчас же и с необыкновенною поспешностью в этом признался. — Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но... если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется в том только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница и вы не ошибаетесь, по рассеянности... что очень и очень свойственно человеку, ну хоть... от излишка воображения. — О, вы угадали опять, — подхватил белокурый молодой человек, — ведь действительно почти ошибаюсь, то есть почти что не родственница; до того даже, что я, право, нисколько и не удивился тогда, что мне туда не ответили. Я так и ждал. — Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм... по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм... генерала же Епанчина знаем-с, собственно, потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный, и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с... — Точно так, его звали Николай Андреевич Павлищев, — и, ответив, молодой человек пристально и пытливо оглядел господина всезнайку. Эти господа всезнайки встречаются иногда, даже довольно часто, в известном общественном слое. Они всё знают, вся беспокойная пытливость их ума и способности устремляются неудержимо в одну сторону, конечно за отсутствием более важных жизненных интересов и взглядов, как сказал бы современный мыслитель. Под словом «всё знают» нужно разуметь, впрочем, область довольно ограниченную: где служит такой-то, с кем он знаком, сколько у него состояния, где был губернатором, на ком женат, сколько взял за женой, кто ему двоюродным братом приходится, кто троюродным и т. д., и т. д., и всё в этом роде. Большею частию эти всезнайки ходят с ободранными локтями и получают по семнадцати рублей в месяц жалованья. Люди, о которых они знают всю подноготную, конечно, не придумали бы, какие интересы руководствуют ими, а между тем многие из них этим знанием, равняющимся целой науке, положительно утешены, достигают самоуважения и даже высшего духовного довольства. Да и наука соблазнительная. Я видал ученых, литераторов, поэтов, политических деятелей, обретавших и обретших в этой же науке свои высшие примирения и цели, даже положительно только этим сделавших карьеру. В продолжение всего этого разговора черномазый молодой человек зевал, смотрел без цели в окно и с нетерпением ждал конца путешествия. Он был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть ли не встревожен, даже становился как-то странен: иной раз слушал и не слушал, глядел и не глядел, смеялся и подчас сам не знал и не понимал, чему смеялся. — А позвольте, с кем имею честь... — обратился вдруг угреватый господин к белокурому молодому человеку с узелком. — Князь Лев Николаевич Мышкин, — отвечал тот с полною и немедленною готовностью. — Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с. Так что даже и не слыхивал-с, — отвечал в раздумье чиновник, — то есть я не об имени, имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с. — О, еще бы! — тотчас же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде... — Хе-хе-хе! Последняя в своем роде! Хе-хе! Как это вы оборотили, — захихикал чиновник. Усмехнулся тоже и черномазый. Белокурый несколько удивился, что ему удалось сказать, довольно, впрочем, плохой, каламбур. — А представьте, я совсем не думая сказал, — пояснил он наконец в удивлении. — Да уж понятно-с, понятно-с, — весело поддакнул чиновник. — А что вы, князь, и наукам там обучались, у профессора-то? — спросил вдруг черномазый. — Да... учился... — А я вот ничему никогда не обучался. — Да ведь и я так, кой-чему только, — прибавил князь, чуть не в извинение. — Меня по болезни не находили возможным систематически учить. — Рогожиных знаете? — быстро спросил черномазый. — Нет, не знаю, совсем. Я ведь в России очень мало кого знаю. Это вы-то Рогожин? — Да, я, Рогожин, Парфен. — Парфен? Да уж это не тех ли самых Рогожиных... — начал было с усиленною важностью чиновник. — Да, тех, тех самых, — быстро и с невежливым нетерпением перебил его черномазый, который вовсе, впрочем, и не обращался ни разу к угреватому чиновнику, а с самого начала говорил только одному князю. — Да... как же это? — удивился до столбняка и чуть не выпучил глаза чиновник, у которого всё лицо тотчас же стало складываться во что-то благоговейное, и подобострастное, даже испуганное, — это того самого Семена Парфеновича Рогожина, потомственного почетного гражданина, что с месяц назад тому помре и два с половиной миллиона капиталу оставил? — А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни брат, подлец, ни мать ни денег, ни уведомления — ничего не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал. — А теперь миллиончик с лишком разом получить приходится, и это по крайней мере, о господи! — всплеснул руками чиновник. — Ну чего ему, скажите, пожалуйста! — раздражительно и злобно кивнул на него опять Рогожин, — ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх ногами предо мной ходи. — И буду, и буду ходить. — Вишь! Да ведь не дам, не дам, хошь целую неделю пляши! — И не давай! Так мне и надо; не давай! А я буду плясать. Жену, детей малых брошу, а пред тобой буду плясать. Польсти, польсти! — Тьфу тебя! — сплюнул черномазый. — Пять недель назад я вот, как и вы, — обратился он к князю, — с одним узелком от родителя во Псков убег, к тетке; да в горячке там и слег, а он без меня и помре. Кондрашка пришиб. Вечная память покойнику, а чуть меня тогда до смерти не убил! Верите ли, князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как раз бы убил. — Вы его чем-нибудь рассердили? — отозвался князь с некоторым особенным любопытством рассматривая миллионера в тулупе. Но хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в миллионе и в получении наследства, князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял князя в свои собеседники, хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы только глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить. Казалось, что он до сих пор в горячке, и уж по крайней мере в лихорадке. Что же касается до чиновника, так тот так и повис над Рогожиным, дыхнуть не смел, ловил и взвешивал каждое слово, точно бриллианта искал. — Рассердился-то он рассердился, да, может, и стоило, — отвечал Рогожин, — но меня пуще всего брат доехал. Про матушку нечего сказать, женщина старая, Четьи-Минеи читает, со старухами сидит, и что Сенька-брат порешит, так тому и быть. А он что же мне знать-то в свое время не дал? Понимаем-с! Оно правда, я тогда без памяти был. Тоже, говорят, телеграмма была пущена. Да телеграмма-то к тетке и приди. А она там тридцатый год вдовствует и всё с юродивыми сидит с утра до ночи. Монашенка не монашенка, а еще пуще того. Телеграммы-то она испужалась да, не распечатывая, в часть и представила, так она там и залегла до сих пор. Только Конев, Василий Васильич, выручил, всё отписал. С покрова парчового на гробе родителя, ночью, брат кисти литые, золотые, обрезал: «Они, дескать, эвона каких денег стоят». Да ведь он за это одно в Сибирь пойти может, если я захочу, потому оно есть святотатство. Эй ты, пугало гороховое! — обратился он к чиновнику. — Как по закону: святотатство? — Святотатство! Святотатство! — тотчас же поддакнул чиновник. — За это в Сибирь? — В Сибирь, в Сибирь! Тотчас в Сибирь! — Они всё думают, что я еще болен, — продолжал Рогожин князю, — а я, ни слова не говоря, потихоньку, еще больной, сел в вагон да и еду: отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю. А что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут уж я один. Попутал грех. — Чрез Настасью Филипповну? — подобострастно промолвил чиновник, как бы что-то соображая. — Да ведь не знаешь! — крикнул на него в нетерпении Рогожин. — Ан и знаю! — победоносно отвечал чиновник. — Эвона! Да мало ль Настасий Филипповн! И какая ты наглая, я тебе скажу, тварь! Ну, вот так и знал, что какая-нибудь вот этакая тварь так тотчас же и повиснет! — продолжал он князю. — Ан, может, и знаю-с! — тормошился чиновник. — Лебедев знает! Вы, ваша светлость, меня укорять изволите, а что коли я докажу? Ан та самая Настасья Филипповна и есть, чрез которую ваш родитель вам внушить пожелал калиновым посохом, а Настасья Филипповна есть Барашкова, так сказать даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается с некоим Тоцким, с Афанасием Ивановичем, с одним исключительно, помещиком и раскапиталистом, членом компаний и обществ, и большую дружбу на этот счет с генералом Епанчиным ведущие... — Эге, да ты вот что! — действительно удивился наконец Рогожин. — Тьфу, черт, да ведь он и впрямь знает. — Всё знает! Лебедев всё знает! Я, ваша светлость, и с Лихачевым Алексашкой два месяца ездил, и тоже после смерти родителя, и все, то есть все углы и проулки знаю, и без Лебедева, дошло до того, что ни шагу. Ныне он в долговом отделении присутствует, а тогда и Арманс, и Коралию, и княгиню Пацкую, и Настасью Филипповну имел случай узнать, да и много чего имел случай узнать. — Настасью Филипповну? А разве она с Лихачевым... — злобно посмотрел на него Рогожин, даже губы его побледнели и задрожали. — Н-ничего! Н-н-ничего! Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит. Офицеры там мало ли что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и только; а насчет дальнейшего — ничего! Потому что и нет ничего. — Это вот всё так и есть, — мрачно и насупившись подтвердил Рогожин, — тоже мне и Залёжев тогда говорил. Я тогда, князь, в третьегодняшней отцовской бекеше через Невский перебегал, а она из магазина выходит, в карету садится. Так меня тут и прожгло. Встречаю Залёжева, тот не мне чета, ходит как приказчик от парикмахера, и лорнет в глазу, а мы у родителя в смазных сапогах да на постных щах отличались. Это, говорит, не тебе чета, это, говорит, княгиня, а зовут ее Настасьей Филипповной, фамилией Барашкова, и живет с Тоцким, а Тоцкий от нее как отвязаться теперь не знает, потому совсем то есть лет достиг настоящих, пятидесяти пяти, и жениться на первейшей раскрасавице во всем Петербурге хочет. Тут он мне и внушил, что сегодня же можешь Настасью Филипповну в Большом театре видеть, в балете, в ложе своей, в бенуаре, будет сидеть. У нас, у родителя, попробуй-ка в балет сходить, — одна расправа, убьет! Я, однако же, на час втихомолку сбегал и Настасью Филипповну опять видел; всю ту ночь не спал. Наутро покойник дает мне два пятипроцентные билета, по пяти тысяч каждый, сходи, дескать, да продай, да семь тысяч пятьсот к Андреевым на контору снеси, уплати, а остальную сдачу с десяти тысяч, не заходя никуда, мне представь; буду тебя дожидаться. Билеты-то я продал, деньги взял, а к Андреевым в контору не заходил, а пошел, никуда не глядя, в английский магазин да на все пару подвесок и выбрал, по одному бриллиантику в каждой, этак почти как по ореху будут, четыреста рублей должен остался, имя сказал, поверили. С подвесками я к Залёжеву: так и так, идем, брат, к Настасье Филипповне. Отправились. Что у меня тогда под ногами, что предо мною, что по бокам — ничего я этого не знаю и не помню. Прямо к ней в залу вошли, сама вышла к нам. Я то есть тогда не сказался, что это я самый и есть; а «от Парфена, дескать, Рогожина, — говорит Залёжев, — вам в память встречи вчерашнего дня; соблаговолите принять». Раскрыла, взглянула, усмехнулась: «Благодарите, говорит, вашего друга господина Рогожина за его любезное внимание», — откланялась и ушла. Ну, вот зачем я тут не помер тогда же! Да если и пошел, так потому, что думал: «Всё равно, живой не вернусь!» А обиднее всего мне то показалось, что этот бестия Залёжев всё на себя присвоил. Я и ростом мал, и одет как холуй, и стою, молчу, на нее глаза пялю, потому стыдно, а он по всей моде, в помаде и завитой, румяный, галстух клетчатый, — так и рассыпается, так и расшаркивается, и уж наверно она его тут вместо меня приняла! «Ну, говорю, как мы вышли, ты у меня теперь тут не смей и подумать, понимаешь!» Смеется: «А вот как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?» Я, правда, хотел было тогда же в воду, домой не заходя, да думаю: «Ведь уж всё равно», — и как окаянный воротился домой. — Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал, — кивнул он князю. Князь с любопытством рассматривал Рогожина; казалось, тот был еще бледнее в эту минуту. — «Сживывал»! — переговорил Рогожин. — Ты что знаешь? Тотчас, — продолжал он князю, — про всё узнал, да и Залёжев каждому встречному пошел болтать. Взял меня родитель, и наверху запер, и целый час поучал. «Это я только, говорит, предуготовляю тебя, а вот я с тобой еще на ночь попрощаться зайду». Что ж ты думаешь? Поехал седой к Настасье Филипповне, земно ей кланялся, умолял и плакал; вынесла она ему наконец коробку, шваркнула: «Вот, говорит, тебе, старая борода, твои серьги, а они мне теперь в десять раз дороже ценой, коли из-под такой грозы их Парфен добывал. Кланяйся, говорит, и благодари Парфена Семеныча». Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся, ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли. Насилу очнулся. — Ну-с, ну-с, теперь запоет у нас Настасья Филипповна! — потирая руки, хихикал чиновник, — теперь, сударь, что подвески! Теперь мы такие подвески вознаградим... — А то, что если ты хоть раз про Настасью Филипповну какое слово молвишь, то, вот тебе бог, тебя высеку, даром что ты с Лихачевым ездил, — вскрикнул Рогожин, крепко схватив его за руку. — А коли высечешь, значит, и не отвергнешь! Секи! Высек, и тем самым запечатлел... А вот и приехали! Действительно, въезжали в воксал. Хотя Рогожин и говорил, что он уехал тихонько, но его уже поджидали несколько человек. Они кричали и махали ему шапками. — Ишь, и Залёжев тут! — пробормотал Рогожин, смотря на них с торжествующею и даже как бы злобною улыбкой, и вдруг оборотился к князю. — Князь, неизвестно мне, за что я тебя полюбил. Может, оттого, что в этакую минуту встретил, да вот ведь и его встретил (он указал на Лебедева), а ведь не полюбил же его. Приходи ко мне, князь. Мы эти штиблетишки-то с тебя поснимаем, одену тебя в кунью шубу в первейшую, фрак тебе сошью первейший, жилетку белую али какую хошь, денег полны карманы набью, и... поедем к Настасье Филипповне! Придешь али нет? — Внимайте, князь Лев Николаевич! — внушительно и торжественно подхватил Лебедев. — Ой, не упускайте! Ой, не упускайте!.. Князь Мышкин привстал, вежливо протянул Рогожину руку и любезно сказал ему: — С величайшим удовольствием приду и очень вас благодарю за то, что вы меня полюбили. Даже, может быть, сегодня же приду, если успею. Потому, я вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились, и особенно когда про подвески бриллиантовые рассказывали. Даже и прежде подвесок понравились, хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас тоже за обещанные мне платья и за шубу, потому мне действительно платье и шуба скоро понадобятся. Денег же у меня в настоящую минуту почти ни копейки нет. — Деньги будут, к вечеру будут, приходи! — Будут, будут, — подхватил чиновник, — к вечеру, до зари еще, будут! — А до женского пола вы, князь, охотник большой? Сказывайте раньше! — Я, н-н-нет! Я ведь... Вы, может быть, не знаете, я ведь по прирожденной болезни моей даже совсем женщин не знаю. — Ну коли так, — воскликнул Рогожин, — совсем ты, князь, выходишь юродивый, и таких, как ты, бог любит! — И таких господь бог любит, — подхватил чиновник. — А ты ступай за мной, строка, — сказал Рогожин Лебедеву, и все вышли из вагона. Лебедев кончил тем, что достиг своего. Скоро шумная ватага удалилась по направлению к Вознесенскому проспекту. Князю надо было повернуть к Литейной. Было сыро и мокро; князь расспросил прохожих, — до конца предстоявшего ему пути выходило версты три, и он решился взять извозчика.

Роман о том, как в Россию попадает некий князь Мышкин, добрый, бескорыстный и глубоко порядочный человек. Его простодушие не понимают, считают его помешанным и беззастенчиво пользуются его добротой. Движимый глубокой любовью к людям, князь Мышкин пытается помочь каждому, кого встречает на своем жизненном пути. Не выдержав испытаний, молодой человек окончательно сходит с ума.

Основная мысль произведения заключается в том, что любовь к человечеству – тяжкая ноша, а люди, ослепленные своими страстями, не всегда готовы простить и понять тех, кто их любит.

Краткое содержание Идиот Достоевского по частям

Часть 1

Первая часть произведения начинается с рассказа о том, как в поезде встречаются князь Мышкин и богатый простолюдин Парфен Рогожин. Князь лечился от нервной болезни в Швейцарии, он сирота и не имеет ни средств к существованию, ни друзей, ни родственников. Парфен собирается унаследовать огромное состояние своего отца. Он влюблен в Настасью Филипповну Барашкову, и за эту любовь отец едва не лишил его жизни. Рассказав друг другу историю своей жизни, молодые люди прощаются на вокзале, после чего князь Мышкин приходит с визитом в семью своих дальних родственников, Епанчиных, где есть три дочери: Александра, Аделаида и Аглая, красивые и умные девушки. У Епанчиных князь всем полюбился благодаря своему простодушию и искренности.

Князя поселили в доме секретаря генерала Епанчина, Гани, и он очень полюбился его семейству. Генерал уговаривал Ганю жениться на Настасье Филипповне, пообещав ему за это большую сумму денег.

Настасья Филипповна рано осталась сиротой, а когда подросла, стала невиданной красавицей. Ее соблазнил сластолюбец Тоцкий, сделав своей содержанкой. После этого, желая избавиться от Настасьи Филипповны, а после выгодно жениться на одной из дочерей генерала Епанчина, затеял совместно с генералом интригу, чтобы выдать Настасью Филипповну замуж.

В доме Гани назревает тяжелая ссора, поскольку его мать и сестра не желают его позорного брака с Настасьей Филипповной. В разгар ссоры в дом приезжает сама нареченная, а вслед за ней туда же прибывает и Парфен Рогожин. Там он при всех предлагает Настасье Филипповне сто тысяч за ее любовь.

На званом вечере у Настасьи Филипповны вновь появляется Рогожин, с огромной пачкой денег. Князь Мышкин, пытаясь спасти заблудшую душу, предлагает ей руку и сердце, но она не соглашается.

Глумясь над присутствующими, Настасья Филипповна бросает все сто тысяч в камин и предлагает Гане вынуть ее голыми руками. Не выдержав подобного испытания, Ганя падает без чувств, а Настасья Филипповна едет с Рогожиным.

Часть 2

Настасья Филипповна надолго исчезает. В это время сватовство Тоцкого расстраивается, он женится на другой девушке и уезжает в Париж. Князь Мышкин получает большое наследство, на которое слетается множество претендентов.

Тем временем Парфен предпринимает попытки жениться на Настасье Филипповне. Парфен мучается от ревности, понимая, что Настасья Филипповна любит князя, но считает себя недостойной его. Стараясь устроить счастье князя, она хочет организовать его брак с красавицей Аглаей Епанчиной.

Между князем Мышкиным и Рогожиным складываются странные отношения. Они одновременно и друзья и соперники. Однажды Рогожин даже пытается убить князя.

Часть 3

Действие происходит на даче приятеля князя Мышкина, Лебедева. Князя окружает множество людей, у каждого из которых свои цели. Кто-то пытается выманить у него как можно больше денег, кто-то ищет у него душевного спасения, кто-то пытается уберечь его от трудностей жизни.

В этой части на авансцене вновь появляется Настасья Филипповна. Она намеренно пытается вызвать скандал в обществе своим вызывающим поведением. Все это направлено на то, чтобы устроить судьбу любимого ею князя с достойной женщиной.

Настасья Филипповна обещает Рогожину, что выйдет за него замуж сразу после венчания князя и Аглаи. Тот всеми силами пытается способствовать этому браку.

Часть 4

Семейство Епанчиных готовится к свадьбе князя и Аглаи. Они пытаются ввести его в высшее общество, но там князь не смог никому понравиться, так как с ним случается приступ эпилепсии.

Настасья Филипповна и Аглая начинают соперничать за князя. Гордость и самолюбие не позволяют им уступить. А князь все больше и больше запутывается в этих отношениях.

В день свадьбы с князем Настасья Филипповна убегает с Рогожиным, тот увозит ее в свой дом и убивает. Князь находит Парфена, и они вдвоем проводят ночь рядом с покойной, а утром Парфена арестовывают. Князь Мышкин сходит с ума, становясь невменяемым.

В конце романа Рогожина приговаривают к каторге, и он умирает от горячки. Аглая выходит замуж за поляка, становится католичкой и становится борцом за освобождение Польши. А князь Мышкин вновь попадает в швейцарскую клинику, откуда ему не суждено вернуться никогда.

Картинка или рисунок Идиот

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Дюма Дама с камелиями

  В доме недавно умершей парижской куртизанки Маргариты Готье проводится аукцион, чтобы распродать все ее имущество и оплатить долги. На аукцион приходит мужчина и покупает роман «Манон Леско».

• Краткое содержание Скребицкий Кот Иваныч

  Рассказ о коте, который своими повадками, верностью напоминал собаку. Существуют стереотипы, что коты привязываются к дому, а собаки – к людям. Этот кот доказал обратное, ведь он абсолютно спокойно перенёс переезд, не сбежал на старую квартиру

• Краткое содержание Тургенев Вешние воды

  Одинокий мужчина, на определенном этапе, своей жизни разбирает свой архив. Он находит в нем маленькую коробочку, в которой хранится крестик. Дмитрия Павловича Санина посещают воспоминания.

• Краткое содержание Аверченко Вечером

  Однажды вечером мужчина в возрасте сидит и читает «Историю французской революции» забывая все на свете. К нему во время чтения кто-то подходит и отвлекает царапанием ногтем и попыткой отодвинуть от стула. А он сидит и как будто ничего не замечает.

• Краткое содержание Солженицын Один день Ивана Денисовича

  Рассказ «Один день Ивана Денисовича» Александр Исаевич Солженицын написал в 1959 году. Он стал первым произведением о советских концлагерях, принеся ему мировую известность

«Роман написан в шестидесятые годы, занимает очень важное место в творчестве Достоевского. Главная и самая трудная задача, которая стояла перед автором по его собственному признанию это желание изобразить прекрасного человека в современном раздираемом страстями и противоречиями русском обществе.

«Идиот» краткое описание и анализ

Главный герой романа Князь Мышкин, возвращается домой из Швейцарии после лечения от эпилепсии. По дороге он знакомится с купцом Семеном Рогожиным, с которым делится историей своей жизни, а тот рассказывает ему о своей любви. передал атмосферу романа через историю, казалось бы «случайного семейства» Епанчиных, являющихся его единственными и дальними родственниками в Москве, в которое приезжает князь.

С первых страниц произведения князь Мышкин дает понять Епанчиным, какой он счастливый человек, как радостно он принимает мир. Лев Николаевич Мышкин должен был воплотиться в романе в образе единственно положительного лица во всем мире, и во все времена, образе – Иисуса Христа. В рукописях Достоевский часто называет князя Мышкина – князем Христом. Лечение пораженных эгоизмом душ вот главное предназначение князя.

Мышкин невероятно наивный и чрезвычайно добрый человек, он непосредственный как ребенок. Князь Мышкин является носителем светлого, доброго, главное, его убеждение заключается в том, что сострадание является единственным законом, которым должен руководствоваться человек. Любовь ко всем без исключения окружающим и стремление к гармонии истинное предназначение Мышкина.

Не менее важны в романе образы Аглаи Епанчиной и Настасьи Филипповны. Настасья Филипповна в своем письме объединяет оба образа и Аглаи и Мышкина. Для нее они оба невинны и светлы духом, «в невинности все совершенство ваше» говорит Настасья Филипповна. Для нее они оба ангелы не умеющие ненавидеть.

Идиллия в конечном итоге разрушается, после того как Аглая плохо и с ненавистью говорит князю о Настасье Филипповне, Мышкин внезапно понимает, что Аглая не такая уж невинная овечка: «вы не можете так чувствовать, это неправда», но Аглая это утверждение опровергает. После этого происшествия князь все больше отдаляется от людей, от действительности, все больше погружен в свои мечты.

При описании портретов и поступков других героев романа, Достоевский дает понять, что мешает этим людям любить. Настасья Филипповна, Рогожин, Аглая, Лизавета Прокопьевна Епанчина, Ипполит, Иволгин Ганя и сам генерал Иволгин все они очень самолюбивые люди. Необычайное чувство гордости мешает им раскрыть свои чувства. Жажда самоутверждения и стремление быть выше окружающих заставляет их терять собственное лицо. Желание любить подавлено и им остается только страдать.

Князь полная противоположность остальным действующим лицам в романе, он начисто лишен самолюбия, и только ему подвластна сила, позволяющая видеть то, что скрыто под маской, он способен распознать тот характер, который тщательно скрывается. Мышкин, по сути, «большой ребенок», а по Достоевскому если человек обладает детскостью, то значит, его душа, еще не потеряна, и «живые источники сердца» еще живы.

За время повествования романа с Мышкиным дважды случается припадок. Эпилепсия всегда считалась болезнью «священной» не только Достоевский придавал этой болезни просветляющее, особое значение. Перед самым припадком князь чувствовал необыкновенное просветление, способность разом решить все проблемы. Беспокойства как бы исчезали сами собой. Но последствия всех припадков были ужасны, страдания, боль, душеные терзания мучили Мышкина.

Каждый приступ эпилепсии непременно предвещает беду, грядущую катастрофу. После очередного припадка, происходит встреча двух главных героинь романа, автор видит Настасью Филипповну и Аглаю Епанчину – Красотой униженной и Красотой невинной. Женщины соперничают между собой, превращая чувство любви в ненависть.

Аглая видит, что князь не может равнодушно смотреть на страдания Настасьи Филипповны и начинает его ненавидеть. Настасья Филипповна осознает, что князь ее просто жалеет, а жалость не может быть любовью, поэтому она покидает князя, и уходит к Рогожину, который ее безумно любит, понимая, что впереди ее может ждать только смерть.

В финале произведения происходит встреча Рогожина и Мышкина над телом убитой Настасьи Филипповны. Здесь происходит осознание того, что это они оба виновны в ее смерти, они оба убили ее своей любовью. Все просветленное и человеческое в князе исчезает, он превращается в настоящего сумасшедшего идиота.

Достоевский объясняет свое пессимистическое видение мира, показывая, что в романе происходит торжество эгоизма, демоническое начало побеждает, изгоняя светлое, что несет образ князя Мышкина. Красота мира и добро проигрывают и гибнут. Несмотря на мрачное окончание произведения, финал не производит впечатление мрачного, безнадежного. Князь Мышкин смог оставить в сердцах людей доброе, чистое, своей духовной смертью он пробудил людей к жизни, дал веру в хорошее и подвигнул, к стремлению к идеалу. В противном случае мир способен погибнуть.